Очевидно, что дополнительные бонусы
адекватному познанию приносит и тот важнейший факт, что для Спинозы оно составляет приоритетный объект и высшую цель человеческих стремлений, а также единственный способ достижения блаженства. Еще одним убедительным свидетельством моральной позитивности адекватного познания, т. е. его благости, является то, что оно, как полагал Спиноза, доставляет нам радость и способствует активности нашего ума, в то время как неадекватные идеи ума связаны с печалью и приводят ум в пассивное состояние (III Определ. 3; III 1; III 11 схол.; III Определение аффектов. Объяснение 2). Спиноза добавляет, что «мы называем какую-либо вещь хорошей или дурной, смотря по тому, доставляет ли она нам радость или печаль» (IV 8) и «злом мы называем то, что составляет причину печали, т. е. то, что уменьшает или ограничивает нашу способность к действию» (IV 30). Эти и многие другие подобные им определения добра и зла, которые мы находим в «Этике», свидетельствуют о том, что эти высшие ценностные категории морали наделяются Спинозой неоднозначным смыслом. Во-первых, мы обнаружили, что концепты добра и зла характеризуют особенности природы, качество бытия и своеобразие состояний человеческого ума. Во-вторых, как стало очевидным, злой или доброй может называться какая-либо внешняя нашему разуму причина (вещь или жизненная ситуация), которая способна вызывать в нашем уме аффект радости (если эта причина увеличивает нашу способность к действию, т. е. способность ума к адекватному познанию) или аффект печали (если она уменьшает нашу способность к действию, т. е. способность ума правильно мыслить).4.4. Добро и зло как объекты влечения
Как оказывается, сама человеческая природа обладает собственной избирательностью относительно добра и зла – «всякий по законам своей природы необходимо чувствует влечение к тому, что считает добром, или отвращается от того, что считает злом» (IV 19). Спиноза утверждает, что такого рода влечение (appetitus), представляющее собой разновидность стремления (conatus) всякой вещи, в том числе и человеческого ума, к сохранению своего бытия, составляет саму сущность,
или природу человека (там же). Такая подвижная внутренняя диспозиция человеческой природы (природы нашего ума) является определяющей для вынесения фундаментальных определений, касающихся добра и зла: «Мы стремимся к чему-либо, желаем чего-нибудь, чувствуем влечение и хотим не вследствие того, что считаем это добром, а наоборот, мы потому считаем что-либо добром, что стремимся к нему, желаем, чувствуем к нему влечение и хотим его» (III 9 схол.). В общем и целом эта схолия дублирует известное положение Аристотеля, согласно которому «благо есть то, к чему всё стремится (ephietai)» (Никомахова этика 1094 а), и повторяющий его тезис Фомы Аквинского «Благо есть то, чего все желают (appetunt)» (Сумма теологии, ч. I в. 5 р. 1). Спиноза, как мы видим, тоже говорит о благе, к которому мы стремимся (conamur) и которого желаем (appetimus). На первый взгляд, он не хочет придавать добру какой-либо объективный статус, чтобы оставить за человеческим умом приоритеты в определении моральных качеств тех или иных вещей, на которые направлен человеческий интерес. В соответствии с приведенной дефиницией добрыми мы будем считать те объекты, к которым мы испытываем влечение, а злыми, как можно предположить, надо будет назвать все те, которые мы отвергаем. Таким образом, векторы стремлений нашего ума будут мотивированы не внешними предметами, а нашими собственными влечениями (стремлениями – conatus), опирающимися на нашу природу. В этом случае субъектом морального решения становится сам человек, или его актуальная природа (мы говорим о моральном решении, поскольку ситуацию морального выбора Спиноза отвергает, полагая, что у человека на самом деле нет свободной воли и все его действия однозначно детерминированы совокупностью внутренних и внешних причин – II 48).