Этика Спинозы как метафизика морали

Можно сказать, что какая-либо вещь или жизненная ситуация обладают качествами добра и зла не сами по себе, а на основании определений человеческого ума. Вместе с тем человеческий ум выносит решение относительно морального состава той или иной внешней причины, вызывающей у него определенные аффекты или стремления, по двум основаниям – или вследствие наличия у нее сродства с нашей природой (такой предмет составляет объект нашего стремления, он вызывает у нас радость и определяется нами как благой), или вследствие отсутствия у нее такой общности (в этом случае соответствующий предмет вызывает у нас отторжение, пробуждает в нас печаль и определяется нами как злой). То есть критерием ценностного различения моральных категорий добра и зла оказывается у Спинозы бытийное тождество, естественное сродство человеческой природы и внешних обстоятельств, а отсюда – первичная расположенность нашего ума, его симпатия или антипатия к тем или иным объектам из окружающего мира. Проще говоря, речь снова идет о

естественном стремлении единичной человеческой природы как модуса субстанции к самосохранению – к сохранению своего бытия. В этом стремлении раскрывают себя все три ипостаси метафизического абсолюта Спинозы – действенная сущность субстанциального

бытия, присущего любому индивидууму, активность его природы и божественная сила, с которой все вещи пребывают в своем существовании.

4.5. Добро и зло как аффекты

Динамический характер определений добра и зла, их привязанность к подвижной сущности нашего ума позволяют говорить о том, что оба этих качества морального сознания (у Спинозы это состояния человеческого ума) обладают аффективной природой, т. е. концепты добра и зла обозначают характер изменений, происходящих в модальной сфере, точнее, в единичном модусе мышления. Они затрагивают порядок идей, составляющих саму ткань человеческого ума. Эти изменения могут происходить или в сторону большего совершенства нашего ума, когда в уме преобладают адекватные идеи, или в сторону его меньшего совершенства, когда в нем превалируют неадекватные идеи. Первые влекут за собой «добрый» аффект радости, вторые вызывают «злой» аффект печали. Очевидно, что эти фундаментальные определения морального бытия выступают в качестве знаков, или свидетельств определенных метаморфоз в состояниях человеческого субъекта, представляющих собой адаптивные реакции его ума и тела на обстоятельства его жизни.

Между тем, как оказывается, для Спинозы не всякая разновидность аффекта радости может соответствовать понятию добра, и не всякий вид печали является злом для человека. Отличие между ними состоит и в том, что аффекты, производные от радости, сами по себе злыми (вредными) для человека быть не могут, и если они становятся такими, то это возможно только в случае их избыточности, или превышения некоторой меры. А вот те аффекты, которые берут свое происхождение от печали, сами по себе благими быть не могут, если же им и случается производить на человека благое действие, то оно выступает чаще всего как компенсация избыточного влияния на тело аффектов радости. Например, приятность

(titillatio), будучи формой радости, бывает чрезмерной, когда она затрагивает отдельную часть человеческого тела в ущерб другим, поэтому Спиноза называет ее действие дурным. В этих случаях она препятствует восприятию телом многих других воздействий, т. е. снижает активность тела. В частности (об этом говорится в схолии к теореме 44 ч. IV «Этики»), чрезмерные аффекты привязывают наш ум к созерцанию одного какого-либо объекта в ущерб другим, и тогда человек становится как бы одержимым. Наоборот, боль (dolor), представляющая сама по себе аффект печали и не способная по определению быть благой, может при определенных обстоятельствах ограничивать избыточное действие аффекта приятности и поэтому способна оказывать на тело благоприятное воздействие (IV 43). В то же время такие аффекты, как меланхолия и ненависть, никогда благими быть не могут. Для сравнения, веселость (hilaritas), как считает Спиноза, всегда является для человека благом и не может быть чрезмерной, потому что в случае с ней аффект радости затрагивает все тело равномерно, его способность к действию увеличивается, и все части его сохраняют между собой одно и то же отношение движения и покоя⁴.