Этносы и «нации» в Западной Европе в Средние века и раннее Новое время

Впрочем, позиция бургундских авторов и бургундской элиты по рассматриваемому вопросу была неоднозначной, как и по другим важным проблемам официальной пропаганды, – например, по поводу власти герцога в государстве, его независимости от короля Франции и императора Священной Римской империи⁵². Если они сходились в том, что герцог выступал гарантом общего блага подданных, естественным сеньором, объединившим все земли по праву наследования, то вопрос о франко-бургундских отношениях решался исходя из политической позиции каждого конкретного автора. Было бы неосмотрительно утверждать, что все бургундские авторы настаивали на независимости Бургундии и особом статусе подданных герцогов, их принадлежности к единой общности, иной, чем французская. Этого нельзя сказать и о бургундской придворной элите. При бургундском дворе существовали разные точки зрения на отношения герцога и короля. Различие же в позициях хронистов определялось политической концепцией каждого автора, личным опытом, временем написания труда и т. д. Однако даже у такого сторонника франкобургундского единства, каковым был Жорж Шатлен

⁵³, просматриваются антифранцузские выпады. Причем для Шатлена вражда Французского королевского дома и происходившей от него Бургундской герцогской династии – личная трагедия, ибо идеал для него – мир и дружественные отношения между герцогом и королем, гарантирующие целостность королевства. И любой, кто стремится разрушить эту целостность – будь то король Франции или герцог Карл Смелый, заслуживает осуждения. Будучи подданным герцога, Шатлен именно на французского короля возлагает основную вину за ухудшение франко-бургундских отношений, тогда как герцог Бургундский – в случае с Карлом Смелым – удостаивается скрытой критики. В доказательство вины французского короля официальный историк приводит, например, эпизод, когда король включился в спор герцога и его соперников по поводу герцогства Люксембург на стороне последних, т. е. венгерского короля Ласло V Постума. Даже смерть Ласло не заставила короля отступить. Шатлен с иронией отмечает, что благородный и знатный французский король решил пойти против своего ближайшего родственника герцога Бургундского, поддержав притязания его врагов⁵⁴

. Другим, без сомнения враждебным по отношению к Филиппу Доброму поступком было заявление о его возможном участии в заговоре герцога Алансонского⁵⁵. Шатлен указывает, что обвинения в адрес последнего, являвшегося рыцарем ордена Золотого руна, бросают тень на сам орден и его суверена, т. е. на самого Филиппа Доброго. В свою очередь это давало почву для рассуждений о том, что орден имеет некие враждебные цели по отношению к королю. Во-вторых, его критику вызывает и игнорирование мнения одного из крупнейших сеньоров королевства – герцога Бургундского, чьи послы не были даже выслушаны королем

⁵⁶. После бегства к Филиппу Доброму дофина Людовика нападки на герцога с французской стороны усилились. Это послужило причиной написания Шатленом поэмы «Слово Истины» (Dit de Verite), в котором он отвечает на все выпады французов и констатирует наличие пропасти, разделяющей подданных герцога и короля. По его словам, пришел тот час, когда «вы и мы», т. е. французы и подданные герцога, составлявшие некогда одно целое, оказались в разных лагерях, разобщенные злобой и завистью⁵⁷

.

Примечательно, что уже в этот период, т. е. еще в правление Филиппа Доброго и до вступления на престол Людовика XI, когда ситуация обострится до предела, Шатлен понимает, что Францию и Бургундию разделяет огромная пропасть. Однако он не подразумевает под этим те различия, о которых будут говорить другие бургундские авторы, дошедшие до фактического утверждения существования особой «бургундской общности» отличной от французов. Для него Бургундия все равно остается частью королевства, тем не менее нужно опасаться недоброжелательной политики со стороны короля и его советников. Пока именно в них он видит причину разобщенности. По мере развития конфликта отношение Шатлена к французам ухудшается. Виной тому и несбывшиеся надежды на нового короля, проведшего пять лет при бургундском дворе, а следовательно, по мысли автора, обязанного отблагодарить герцога за помощь в трудный период конфликта с отцом. Политика Людовика XI по отношению к герцогу мало чем отличалась от политики Карла VII⁵⁸.