Этносы и «нации» в Западной Европе в Средние века и раннее Новое время

Нельзя не заметить неоднозначность трактовки Шатленом отношений Франции и Бургундского государства. Верный своему идеалу франко-бургундского примирения, он и та часть бургундской элиты, выразителем интересов которой был историк, оказываются заложниками этой своей позиции. Их идеал не мог быть осуществлен на практике в ту эпоху. С одной стороны, герцог Бургундский действовал совершенно в ином направлении, с другой же, политика Французской монархии не предполагала подобного развития событий. В итоге Шатлен сам, вероятно, пришел к выводу о невозможности мирного сосуществования Франции и Бургундии, ибо, как он отметил в «Обращении к герцогу Карлу» еще в 1468 г., «зависть и ненависть к твоему дому рождаются вместе с французами», вполне естественно, что Франция либо произведет на свет совсем иное поколение людей, другое, чем то, которое, по убеждению Шатлена, объединяет ее с Бургундией, либо последняя будет растоптана⁵⁹.

Среди наиболее пристрастных бургундских исторических сочинений стоит назвать «Книгу предательств Франции по отношению к Бургундскому дому»⁶⁰

, в которой вся история взаимоотношений между королевским и герцогским домами начиная со времени правления Карла VI рассматривается с точки зрения предумышленных преступлений против Бургундских герцогов. Впрочем, согласно хронике, первоначально герцоги Бургундские выступали как единственные защитники королевства и противостояли его врагам, одним из которых был герцог Людовик Орлеанский. По мысли автора хроники, герцог Орлеанский замышлял лишить Карла VI власти и занять королевский трон⁶¹. Этим главным образом и объясняется убийство Людовика Жаном Бесстрашным⁶²

. Далее хроника повествует, как арманьяки разоряют королевство, убивают горожан и крестьян, своих политических противников, а также злоумышляют против короля. Бернар д'Арманьяк даже коронует Карла Орлеанского в Сен-Дени⁶³. «Книга предательств Франции» была написана, по всей видимости, уже после гибели Карла Смелого при Нанси, во всяком случае, есть упоминание о смерти герцога, в котором повинен король Франции⁶⁴

. Однако повествование заканчивается подавлением восстания в Льеже в 1467 г. Еще одной характерной чертой является более подробное описание правления Жана Бесстрашного, нежели его наследника Филиппа Доброго. Помимо того, что у автора наверняка имелся подробный источник для описания событий того периода (возможно, это была «Хроника» Ангеррана де Монстреле – ее использовал, например, Шатлен при работе над своим историческим сочинением), время правления Жана Бесстрашного ярко демонстрировало, по мнению бургундской стороны, неблагодарность представителей Французского королевского дома по отношению к Бургундскому дому. Ведь все поступки герцога Бургундского диктовались единственным желанием – поддержать стабильность в королевстве и помочь королю справиться со злоумышленниками. Однако все усилия «доброго герцога» были тщетны, в итоге он сам был убит приближенными дофина. Впоследствии тема неблагодарности вновь будет поднята автором в рассуждении о поступках Людовика XI, который позабыл благодеяния, которые получил при дворе Филиппа Доброго⁶⁵.

Другие бургундские историки, пережившие поражение Карла Смелого при Нанси, еще более суровы по отношению к французам. Судя по их сообщениям, именно после 1477 г. появляется некое чувство принадлежности к единой исторической общности среди подданных герцогов Бургундских. И в «Мемуарах» Оливье де Ла Марша и в «Хронике» Жана Молине в описании войны четко различаются два лагеря: французы и бургундцы. Безусловно, под этими определениями подразумевалась некая «партийная» принадлежность тех или иных людей, но она, как кажется, была первым шагом к оформлению «этнического самосознания», ибо важно было осознать и показать свою причастность к этому, а не другому лагерю, а также продемонстрировать отличия от противоположного. У наших авторов одним из ключевых моментов в доказательстве этого различия выступает понятие «ненависти». Бургундцы ненавидят французов, а те в свою очередь отвечают им взаимностью⁶⁶

. Бесчинства и разбой, учиняемые армией короля, естественно, вызывали подобные чувства. Молине уподобляет страдания подданных Марии страданиям избранного народа Израиля, а их преследователей, французов – египтянам и вавилонянам⁶⁷.

Причем осознание своей принадлежности к бургундской общности, как оказалось, свойственно не только привилегированным сословиям. Напротив, среди аристократии имело место предательство, которое Молине не в состоянии простить (например, переход на сторону французов сеньора де Кревкера⁶⁸, другие пытаются выбрать, где получат большую выгоду).