Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

«Нормальная жизнь»

В середине 1990-х годов в разговоре со мной Олег, 1960 года рождения, так описывал свою жизнь в конце 1970-х — начале 1980-х, когда он учился в ленинградском институте: «У нас была нормальная жизнь. Мы дружили, учились, читали, разговаривали, ходили на выставки, путешествовали. У всех были разные интересы и цели. Просто жили нормальной жизнью»^{203}. При этом Олег замечает, что очень не любил заниматься идеологической деятельностью и всячески сторонился комсомола. Когда Олег говорит «у нас» и «мы», он подразумевает не только своих товарищей, но и всех, кто жил нормальной жизнью.

Понятие «нормальная жизнь» было близко понятиям «нормальные люди» и «свои». Такая жизнь не была отмечена ни активизмом, ни оппозиционностью и не сводилась к угнетенному существованию или идеологическому автоматизму. Для многих нормальная жизнь была интересной, наполненной и относительно свободной — «жизнью со смыслом», по аналогии с «работой со смыслом», о которой говорилось выше.

Идеологические институты все чаще перенаправляли власть, делегированную им государством, на производство «нормальной жизни».

Преуспели в этом и комитеты комсомола. Члены комитетов часто подбирали новых членов по принципу принадлежности к «своим». Ирина, комсорг и член комитета комсомола научной библиотеки, которую мы встречали раньше, так описывает состав этого комитета в начале 1980-х:

Сначала членом комитета комсомола выбрали мою близкую подругу Анастасию, которая была человеком крайне энергичным и ярким. Но ей довольно быстро стало там скучно одной, без меня, и она решила меня туда тоже затянуть. Так что я оказалась в комитете комсомола по дружбе. Позже Настя решила вступить в партию [и поэтому вышла из комитета комсомола]….Теперь мне стало скучно без нее, и я сделала так, чтобы мою подругу Наташу тоже выбрали в комитет. Потом мы привлекли туда еще одну общую подругу. В итоге мы создали отличный комитет комсомола, состоящий полностью из друзей. Я вспоминаю его с большой теплотой^{204}

.

Наталья позже рассказывает о том же комитете:

Мы любили собираться в помещении комитета на совещания. Естественно, это происходило в рабочие часы. Сначала мы быстро обсуждали какие-то комсомольские вопросы, а потом торчали в комитете часами, занимаясь своими делами, болтали, попивали чай и тому подобное. В общем, в какой-то мере комитет помогал нам отлынивать от работы [библиографов]^{205}.

То, что комитет мог формироваться по принципу принадлежности к своим, означало, как мы уже знаем, что его члены прекрасно понимали, какие документы, тексты и поручения можно выполнять на уровне формы, не уделяя особого внимания констатирующим смыслам, а какие нет. Таким образом, комсомольские комитеты становились зонами некоторой автономии (от различных государственных, профессиональных, идеологических, коллективных видов контроля), в которых идеологическое пространство советской системы подвергалось значительной детерриториализации. Говорить об этом за пределами комитета или подвергать эту практику публичной критике, естественно, было нельзя. Такое отношение к комсомольской работе было бы невозможно, если бы в составе комитета оказались непредсказуемые активисты, типа Леонида (см. выше).