Это было в Праге. Том 1. Книга 1. Предательство. Книга 2. Борьба

Слова не шли на язык. Нерич замолчал. Божена густо покраснела. Впервые в жизни Божена слышала слова признания и любви. И оттого, что произнес их человек, который был ей дорог, которому она верила, ей захотелось плакать от счастья.

Божена не смела поднять глаз на Милаша. А Мария, которой всего минуту назад хотелось подшутить над Неричем, вдруг стала серьезной. В ее присутствии и даже при ее участии совершалось большое событие в жизни двух людей. «Какие они оба хорошие сейчас и немножечко смешные, – подумала она, – и счастливые… Глупенькая ты моя Боженочка, теперь ты уже невеста!» Ей хотелось обнять, расцеловать Божену, но здесь она не могла себе этого позволить. Она положила свою руку на руку подруги и пожала ее.

Нерич напряженно ждал ответа Божены. Ждал и Обермейер. Милаш видел: полуобернувшись к ним, Обермейер старался поймать не только каждое слово, но и каждый звук: звон бокала, стук вилки или ножа, – каждый звук, который передавал состояние людей, сидевших за соседним столиком. Казалось, Обермейер совсем изолировал себя от шума ресторанного зала, не слышал музыки, не замечал людей. Он видел и слышал только Нерича, Божену и Марию. Нерич сидел прямо и неподвижно. Сейчас будет решена судьба – не его судьба, а судьба Божены. Не ведая того, она отдаст себя в руки Обермейера. Как паук, он высосет из нее всю кровь, задушит в ней все живое, а потом, потом… или доведет ее до самоубийства, или бросит в застенки гестапо. Чьими руками он сделает это? Руками Милаша Нерича, который сейчас просит руки Божены и клянется, что будет счастлив видеть ее своей женой. О, если бы он нашел в себе силы шепнуть ей: «Откажи мне, Божена, ты идешь на гибель»… Но Милаш молчал. Он боялся Обермейера.

– Почему вы молчите, Милаш? – неожиданно спросила Божена.

Мария искренне расхохоталась. Нерич смутился.

– Разве вы не поняли меня, Божена?

Подняв бокал, Божена отпила глоток. Ей было и весело, и страшно, и смешно. Ну можно ли говорить об этом здесь, в шумном локале, под взглядами чужих людей? Если бы они сидели дома или шли по набережной, занесенной снегом… Одни, совсем одни. Тогда она все рассказала бы ему о своей любви, о своих мечтах и надеждах, она убедила бы его в том, что сейчас они не могут соединить свои жизни, нужно подождать, когда пронесутся черные тучи над родиной и снова проглянет солнце. Об этом просил отец, и она обещала исполнить его просьбу. И когда совершится это, они уже не разлучатся никогда.

– Вы очень добрый и чуткий, Милаш. Вы так много сделали для меня и для отца. Я искрение благодарна вам.

Все свои надежды Нерич строил на том, что Божена откажет ему. Только в этом он видел ее спасение. Но вдруг в нем заговорило самолюбие мужчины. «Неужели Божена скажет “нет”? Сейчас, здесь, в присутствии Марии и Обармейера унизит его?»

– Речь идет не о моих мелких услугах и не о вашей благодарности, – выговорил он, испытывая стыд и нетерпение. – Я прошу вас стать моей женой.

– Я понимаю, Милаш… Поверьте, я всегда думала об этом как о счастье. Но временно это невозможно.

У Нерича отлегло от сердца. Такой поворот дела его устраивал! Божена согласна, но какие-то веские и важные причины мешают ей теперь же стать его женой. «Слышишь, Мориц?» – мысленно обратился он к Обермейеру и открыто повернулся к соседнему столику. Гестаповец с бесцеремонной наглостью разглядывал Божену и Марию. Взгляд его перешел на Нерича. Обермейер сдвинул брови и прищурил глаза. Он был явно недоволен Милашем. «В чем дело? – казалось, говорил он. – Почему заминка? Действуй, настаивай, упорствуй!» Холодок пробежал по спине Нерича – нет, пытка его продолжалась.

– Я огорчен, – с грустью произнес Милаш, пытаясь снова войти в свою роль. – Что останавливает вас, Божена?

Девушка бессильно улыбнулась.

– Мне еще только двадцать лет, Милаш. Но не это главное. Главное в том, что я дала слово… я дала слово отцу, что сейчас этого не случится. Потом, позже, когда развеется этот страх перед неизвестностью… Вы же сами говорили, что скоро разразится гроза.

Нерич оглянулся на Обермейера. Продолжать? Отступить? Но указаний он не дождался. С шумом отодвинув стул, Обермейер встал.

Мария быстро оглянулась на него. Впервые за весь вечер ей стало неприятно. Она успела увидеть маленькие бесцветные глаза, бескровные плотно сжатые губы и щеки с зеленоватым оттенком. Чем-то безжизненным, могильным повеяло на Марию от этого человека. «Ужасно неприятный тип!» – подумала она, провожая глазами удаляющуюся сутулую фигуру Обермейера.

С уходом Морица Нерич повеселел. В нем проснулось остроумие; он принялся рассказывать забавные истории и до упаду смешил Божену и Марию. «Нет, удача еще не совсем от меня отвернулась, – успокаивал он себя. – Расчеты Морица провалились, а отказ Божены – это же спасение для меня. Очень мне нужна эта женитьба!»

– У вас заметно улучшилось настроение, – как бы невзначай сказала Мария. – Вначале вы были неразговорчивы, как монумент.

«Опять коготки, – подумал Нерич с досадой на свой промах. – Действительно, это имеет глупый вид: я радуюсь, получив отказ Божены!»