«Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу». Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела

Доктор Йетте ван Дамм, врач-терапевт 58 лет, изначально хотела супервизировать у меня проблемы своих психосоматических пациентов, но вскоре выяснилось, что у нее большие трудности с тем, чтобы достаточно хорошо управляться со своими пациентами: она не могла выстроить границы, она принимала их заботы, страхи и даже физические проблемы слишком «близко к сердцу», воспринимала их очень лично, или, выражаясь более резко, «засасывала их». Проблемы пациентов оказывались внутри врача, и ей приходилось прибегать к механизмам защиты: она брала на себя ответственность за пациентов, очень о них заботилась и очень конкретно подходила к их проблемам и жизненным обстоятельством, полагая, что должна или решить их сама (например, ходатайствовала за пациентов на бирже труда, в жилищном управлении, управлении по делам молодежи и других социальных службах), или хотя бы дать совет или предложить пациенту решение. Помощь для доктора ван Дамм состояла не в том, чтобы помочь ей найти подход к пациенту, а в том, чтобы дать ей возможность работать со своей центральной проблемой, со своей специализацией. Поэтому она начала посещать терапевтическую группу. Однажды она рассказала очень возбужденно о своем соматическом симптоме: в выходные у нее обнаружилась «мерцающая скотома», которую она тут же и диагностировала. Она не могла больше нормально видеть, все мигало, все время перед глазами вставала чернота. Она тут же подумала о нарушении работы мозга, потом ей пришло в голову, что в последнее время она стала очень забывчивой, особенно тяжело стало запоминать имена. Госпожа ван Дамм проконсультировалась с неврологом, который ничего не обнаружил, сходила и к окулисту, который напрасно пытался ее утешить. Теперь она искала нового невролога, которого она настойчиво уговаривала сделать ей компьютерную томографию, и после некоторых колебаний он поддался ее желанию. Тем временем госпожа ван Дамм обзавелась специальной литературой по неврологии и рентгенологии и углубилась в тему. Она попросила дать ей томограмму, чтобы изучить ее, и все тверже убеждалась, что страдает от атрофии головного мозга. Невролог не смог это подтвердить, и она в гневе пошла к очередному неврологу, который после некоторого сопротивления наконец признал, что, возможно, желудочки головного мозга несколько расширены и можно с некоторой вероятностью подозревать атрофию мозга. Тогда она настояла провести еще несколько томографий, чтобы подтвердить подозрение. Наконец она была убеждена, что поставила правильный диагноз — «атрофия»! Мерцающая скотома возникала снова и снова, и она обнаружила, что ее забывчивать усилилась. Иногда она чувствует себя потерянной, плохо спит, ощущает беспокойство, будто на нее что-то воздействует. Все это признаки развивающейся болезни мозга!

В группе она рассказала о своем страхе перед болезнью, о походах к врачам и собственных усилиях, приложенных к тому, чтобы наконец достоверно выяснить, что же с ней не так. Группа очень беспокоилась за нее, спрашивала, как вообще идут ее дела, случилось ли что-то, предстоит ли что-то в ближайшем будущем, что могло ее испугать. Да, три недели назад ей исполнилось 58, она хотела устроить большой праздник и пригласить побольше друзей и знакомых, но теперь уже не до того, нужно сначала разобраться с ее болезнью. Кроме того, она вдруг почувствовала себя такой старой, что ей совсем не хочется праздновать. В группе возникло некое подозрение, что болезнь, которая ее так беспокоила, может иметь какое-то отношение к дню рождения. Ее спросили, что же могло значить число «58». Ее отец умер в возрасте 58 лет, точно! Я спрашиваю дополнительно, чем он был болен, и у госпожи ван Дамм внезапно вырвалось: у него был тяжелый инсульт, его без сознания привезли в больницу, и через пару дней он умер, а она не смогла с ним проститься. Но она все еще не видела связи, хотя группе уже давно ясно, что речь идет о реакции на эту дату. Я объяснил это с указанием на то, что заболевание обнаружилось так же внезапно, как случилась смерть отца, и что невозможность попрощаться с ним сделала невозможной и настоящую сепарацию, т. е. отец как бы остался жить в ней посредством идентификации с ним. Как будто в ее фантазии он завладел ее телом и воскрес внутри него, в болезни того самого органа, мозга, в котором располагалась и причина его смерти. И ей сложно было сопротивляться этому, ведь она и так с трудом выстраивала границы. Она никогда бы не обнаружила эту связь, признается она удивленно и с некоторым смущением. На следующ ей сессии она рассказала, что симптомы полностью исчезли.

Ситуация-триггер