«Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу». Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела

Значение этого сна очевидно: мать претендует на ее жизнь, отнимает у нее день рождения, не дает ей идти собственным путем

(в школу

), ей нужно быть с матерью, ухаживать за ней. Она не может быть независимой и делать то, что хочет, как это с легкостью делает подруга.

Первые ипохондрические страхи, которые были направлены на детей, возникли уже при рождении первого ребенка, сына: он был совсем желтым! У него была слишком большая голова! Сразу после его рождения ее мать заболела. Мать, которая жила очень далеко, потребовала, чтобы дочь приехала к ней, она же все-таки врач, а чужим врачам она не доверяет. Но при этом ребенка с собой привезти было нельзя! И в чем-то мать была права, поскольку все врачи недооценивали ее симптомы. Но когда мать позвонила, а госпожа Джонсон знала свою мать, она сразу была уверена, что это что-то серьезное. Встревоженная, она обзвонила врачей: «Я знала, что эта бомба уже тикает», — но они только улыбались на это. Госпожа Джонсон чувствовала себя очень одиноко, с младенцем на руках, это было повторение ее собственной судьбы в начале ее жизни, но она только неделю провела у матери, а не оставила ребенка на три месяца, как это было после ее рождения. Когда спустя два года мать умерла, госпожа Джонсон снова забеременела. Сразу после рождения дочери у отца госпожи Джонсон развились соматические симптомы. Он приехал к ней и прошел обследование там, где жила дочь, и врачи сказали не ему самому, а ей (она же врач), что ему недолго осталось, и у него тоже был рак, как до этого и у матери. Дочери госпожи Джонсон была ровно неделя от роду. До этого отец никогда не болел и не ходил к врачам. Ему было 76. Как будто жизнь детей приводила к смерти родителей. Рождение сына — к смерти матери, рождение дочери — к смерти отца.

Госпожа Джонсон связала смерть отца с новой жизнью своего второго ребенка. Отец внезапно умер в последние семестры ее учебы в мединституте, спустя несколько недель после рождения ее дочери. У нее развилась не слишком успокаивающая в такой ситуации озабоченность тем, что ребенок не набирает вес. Она одержимо взвешивала его до и после кормления, и, хотя вес ребенка рос, она продолжала волноваться, и ни один педиатр, обследовавший дочь, не мог ее успокоить. Ипохондрическая фантазия содержала в себе чувство вины, будто рождением своего ребенка она вызвала смерть отца и будто принесение ребенка в жертву могло его воскресить. У другой пациентки родился такой образ: как будто семья сидит на скамейке, на одной стороне бабушки и дедушки, на другой — дети, и, когда рождается новый ребенок, он хочет попасть на скамейку, но там нет места, и если он будет туда ломиться, то с другой стороны упадет дедушка или бабушка.