«Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу». Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела

Дисморфофобия, т. е. страх того, что тело или его части уродливы, автоматически приводит наше общество, по аналогии с медицинской моделью мышления, к вопросу «Что я могу сделать?». Реалистично поставленный вопрос звучал бы следующим образом: «Что со мной случилось? Кто я или к чему пришел, раз я проецирую свои экзистенциальные страхи на свое тело и думаю, что оно уродливо, хотя все окружающие считают, что оно в полном порядке?» Этого вопроса избегают, жизненные проблемы отрицаются, а дефект видится в теле, и там же он и должен быть исправлен. (Многие транссексуалы также уверены, что операция наконец придаст им правильную гендерную идентичность.) И тот, кто подвергает себя операциям, наверняка найдет врача, который вступит с ним в тайное нарциссическое соглашение и который находит удовлетворение в том, чтобы быть полубогом, создающим новые человеческие тела. Само собой, существуют и объективные показания для пластических хирургических мероприятий, которые, однако, численно незначительны, и я имею в виду не их. Некоторые корректировки тела также полезны, особенно если они служат для оптимизации функций соответствующей части тела. Сегодня никто не сможет возражать против коррекции положения зубов у детей, подростков и даже взрослых, даже если тут граница с чисто косметической коррекцией очень подвижна. Также трудно различить, в какой степени мотивация для исправления тела основана на свободной воле, социальном давлении (моде) или патологическом увлечении телом. Итак, речь идет о том, где заканчивается право на собственное тело, насколько вы можете «делать с ним все что хотите». На самом деле при косметических вмешательствах речь идет о самоповреждении с помощью врача в качестве соучастника. Динамика тут такая же, как и при тайном самоповреждении: втихомолку «создается» болезнь, так называемый синдром Мюнхгаузена. Когда большая часть населения западной страны, такой как США, подвергает себя косметическим хирургическим вмешательствам, то говорить стоит не о дисморфофобии, а, скорее, о коллективной иллюзии осуществимости всего, что стало само собой разумеющейся нормой. В наше время случается, что родители дарят своей дочери на окончание колледжа операцию по увеличению или уменьшению груди. В телепрограмме на эту тему (Arte, 2001) такие родители рационально говорят: «Но она настолько этого хотела, и мы, как родители, придаем значение тому, чтобы наш ребенок мог свободно принимать решения…» — «Свободно принимать решения»? Вряд ли. В этой передаче съемочная группа сопровождает стройную, пропорционального телосложения 18-летнюю девушку на пути к хирургу-косметологу, который с непередаваемым самодовольством подтверждает необходимость увеличения груди и обещает идеальный результат. Очнувшись от наркоза и только открыв глаза, девушка спрашивает хирурга, все ли прошло хорошо, и он с гордостью отвечает: «Yes, now you have a real B-cup!», — т. е. теперь у нее настоящий второй размер груди.

Когда в более позднем возрасте человек полагает, что тело должно оставаться молодым, он противится тому, что жизнь идет к концу, противится смерти. Страх смерти всегда означает страх перед неправильно или не совсем удовлетворительно прожитой жизнью и отсутствием надежды что-то исправить перед лицом смерти. Как будто изменение тела может все повернуть вспять. Задачей здесь было бы поменять жизнь или учиться принимать более или менее неизбежную работу горя в связи с тем, что она (жизнь) случается лишь один раз и в чем-то она хороша, а в чем-то удалась меньше.

Термин «пластическая хирургия» лучше всего подходит для восстановления внешнего вида тела после несчастного случая или ухудшения состояния. «Косметическая хирургия» означает, скорее, роскошное предприятие, с медицинской точки зрения не обоснованное, именно косметическое. «Косметическая хирургия» и «эстетическая хирургия» являются родовыми понятиями и, на мой взгляд, скрывают то, что действительно означают: массовую потребность в хирургической коррекции форм тела, которые не соответствуют индивидуальному или социальному идеалу. Основная проблема заключается в том, что можно определить старение по естественным изменениям тела, потому что само старение не может быть остановлено. Но все же кажется, что оперируемый, по крайней мере, временно приобретает ощущение «возрождения», чувствует себя фактически омоложенным.

У Тома Джонса, 62-летнего классика эстрады, сняли части кожи с головы, чтобы его поклонникам не пришлось видеть его с растущей лысиной. Как сообщает Star, это последняя к настоящему моменту попытка «Тигра» Джонса использовать все средства против старения. Он уже шлифовал зубы, выправлял нос и удалял жир с подбородка. Он не находит ничего особенного в хирургии волос: «Они просто удаляют части кожи с головы, где волосы становятся реже. И затем снова сшивают все вместе» (Süddeutsche Zeitung, 12 февраля 2003).