— Ты не понимаешь, как все устроено. Нельзя спеть песенку под гитару, заявить о бессмертной любви и надеяться, что я уступлю, как какая-то неадекватная бестолочь. Мне все равно, сдашься ты или нет. Я поставила точку, а остальное меня не волнует.
Тишина. Рен возмущенно на меня глазеет. Он фыркает, потом берет бутылку с медом и поливает круассаны.
— Слушай, — говорит он уже без нежности в голосе, — я знаю, что обидел тебя. Я понимаю, что тебе мешало внимание, но я приехал поговорить о том, что принесет пользу нам обоим. Раньше ты никогда не поступала безрассудно, и мне хочется верить, что, несмотря на наше прошлое, ты останешься объективной.
— Безрассудно? — ахаю я. Он всегда был таким? Уже и не помню. — По-твоему, я веду себя безрассудно? После всего, что я пережила по твоей вине, я могла бы сжечь твои шмотки, и в этом не было бы ни капли безрассудства.
— Завязывай истерить.
Истерить?
— Шутишь, что ли?
Он закатывает глаза и ставит бутылку. Золотистая струйка стекает с морды медведя на лапу.
— Ты не улавливаешь сути нашего разговора. У нас есть шанс.
Пульс ускоряется, к лицу приливает обжигающая волна гнева.
— Какой еще шанс?
— Эта ситуация открыла мне глаза. — Он опять опускается на спинку кресла. Только теперь он машет руками и оглядывает кофейню, словно ищет вдохновение. — Ты в курсе, как упорно я трудился, чтобы получить роль в «Вое». Не скажу, что меня не устраивает режиссура сериала, но сомневаюсь, что меня ведут по верному пути.
Я смотрю на него с подозрением.
— Ясно.
— Джемма, — упорствует он, — сериал отличный.
— Но? — говорю я, чувствуя, что это еще не все.
— Но я не хочу на этом останавливаться. Хочу стать уважаемым человеком. Не просто телезвездой, а тем, кто снимается в кассовых фильмах. До этого рукой подать, но мне нужен был толчок. Момент, если угодно. — В зеленых глазах вспыхивает возбуждение. — До того как ролик завирусился, СМИ в лучшем случае обращали внимание на мои стрижки. А вот в последнее время журналисты приходят к студии, где мы снимаем, ставят палатки у дома. Это потрясающе! Люди исходят слюной в надежде узнать больше. Они в буквальном смысле роются в мусоре, чтобы выяснить, что я ел на завтрак, — довольно хмыкает он.
Накатывает тошнота. На что он намекает?
— Что ты… что ты хочешь сказать?
— Я говорю о том, что момент настал. А мы с тобой стоим на обрыве.
— На обрыве, — повторяю я.
— Именно. — Он улыбается, радуется, что я поняла. — Мы с агентом много общались с консультантами и пиарщиками, и общее мнение таково, что в Голливуде нет такого понятия, как плохая реклама, если только ты не сайентолог или педофил.
Кожу покалывает от жара, челка прилипает к лицу.
— Рен, ты серьезно?
— Конечно, серьезно. Ты хоть представляешь, сколько работников индустрии продали бы душу дьяволу в обмен на то внимание, которое мы получали с момента расставания?
— Я не… — меня мутит, словно я выпила галлон кипящего растительного масла, — что ты предлагаешь?
— Деловое соглашение. Жаль, конечно, что добиться твоего прощения не выйдет, но у нас и так все может получиться.
Я качаю головой.
— Нельзя…
— Можно, — говорит он, не поняв меня. — Ты многим близка по духу, поэтому люди тебя любят. Ты нужна нам, Джемма! Поверь, это не высшая математика. Я закатил сцену в бургерной, записал сопливую серенаду, и нам тут же предложили собственное реалити-шоу.
Сердце колотится о ребра. В голове стучит, мозг словно превратился в кашу. Не знаю, с чего начать.
— Хочешь сказать, — глубоко вздыхаю я, — ты инсценировал арест?
— Нет, — говорит он, откусив от круассана, — арест был настоящим. — Он жует. Глотает. — Чтобы произвести впечатление на таблоиды, без этого было не обойтись. Но, малышка… — он опять жует, крошки прилипли к подбородку, на губах блестит мед, — ты серьезно поверила, что я психану из-за кетчупа?
По спине прокатывается волна отвращения.
— А песня? Ты правда записывал и постил ролик по пьяни? Тебе хоть чуть-чуть не все равно или эмоции тоже фальшивые?
Маленькой белой салфеткой он вытирает рот.
— Джемма, ты меня не слышишь.
Я наклоняюсь так, что кончики волос касаются столешницы.
— В смысле? Я слышу ровно то, что ты говоришь.
Он делает успокаивающий жест, нервно оглядывается через плечо. Уже поздно. На нас обратила внимание вся кофейня.
— Тебе, наверное, надо все переварить. Возьми пару дней. Агент говорила что-то про участие в ток-шоу, но можно отложить до следующей недели. Если хочешь, я попрошу ее прислать соглашение о неразглашении информации и еще кое-какие документы. За это время ты их изучишь.
— Документы?
Он кивает и откусывает от круассана.
— Стандартные заморочки. Твой адрес у меня уже есть, не переживай.
— Откуда у тебя адрес Джули? — спрашиваю я, ошарашенная предложением.
— Ты дала мне адрес, чтобы я отправил вещи, помнишь? — отвечает он с полным ртом. — Так я тебя и нашел.
Я кладу руки на край стола и заставляю себя произнести:
— Ты о массажном кресле, которое ты должен был отправить, но в итоге решил украсть?
Рен смеется, а я представляю, как выливаю ему на голову нетронутый макиато с фундуком.