Это съедобно? Муки и радости в поисках совершенной еды

Пол вздрогнул, вспомнив, как они на пару продавали себя всем подряд, как Роб нацеплял на лицо улыбку и льстился к Мортимеру Хичкоку, эгоистичному профессиональному вымогателю, автору вездесущего «Ресторанного путеводителя Хичкока». Больше бесплатной еды. Больше участия в смехотворных благотворительных акциях, вся благотворительность которых заключалась в том, чтобы поднакачать и без того раздутое эго Хичкока. Восьмицилиндровый громила под маской эрудированного обозревателя, лицо обезображено коррупцией, он вполне мог бы поучить рэкету преступный клан Дженовезе. Вкус Трайбеки. Вкус Таймс-сквер. Вкус Грамерси-парк. Идиотский и, по счастью, быстро забытый «Манифест посетителя ресторанов», попытка жадного издателя вознести автора до поистине джефферсоновских высот. А Продуктовая неделя?! Больше крохотных порций бесплатной еды, больше халявы. Поварам по всему городу приходилось уродовать меню, делать скидку на цыплят и лосося для компаний странной публики в дешевых, усеянных кошачьей шерстью юбках и баскетбольных кроссовках, публики, которая норовила под шумок цапнуть и специальные блюда. Как там говорилось в «Таксисте»? «Скоро придет большая красная волна и смоет их всех»? Пол надеялся, что так и будет.

Господи, как тяжко. Как тяжко, наверное, быть Робом Холландом и фигурально (или буквально) целоваться по-французски с этими уродами. Пол, хотя ему пришлось работать без выходных шестнадцать-семнадцать часов в день три месяца подряд, пока Роб налаживал контакты, мотаясь то в «Хэмптонс», то в Аспен, то в Париж, ни за что не согласился бы поменяться с ним местами, сколько денег и славы ни посули. Он не завидовал. Ведь Роб умел готовить. Ведь даже сейчас в Робе прятался маленький мальчик, отчаянно нуждающийся в любви и уважении, в признании, думал Пол, как и тогда, когда пацан из Ревира глядел на себя в зеркало и был счастлив и гордился тем, чего достиг.

Однако его и вправду возмутило, что именно ему выпало сообщить команде насчет бонусов. Он поневоле ощутил себя причастным ко всему этому безобразию. Рождество… Ну почему Рождество? Пол сжимал пальцами голову, чувствуя себя этаким лавочником-вишистом — в постели с врагом. Где Роб? Он должен быть здесь, должен уверить команду, вдохновить войска в этот отчаянный миг, вернуть их самоуважение, чтобы они захотели прийти на работу завтра. Роб умел внушать людям, что они заняты богоугодным делом, что все будет прекрасно. Роб всех бы уболтал, и глядишь, все на самом деле стало бы относительно неплохо.

Где же Роб? Прямо сейчас? Где самый сексуальный повар Америки?

В грязной, зловонной раздевалке, где повара и официанты переодевались в конце смены, кухонная команда задержалась непривычно долго. Обычно они быстренько отчищали себя и спешили воссоединиться с жизнью за стенами ресторана: наскоро мыли руки, небрежно скребли подмышки, обильно поливались дезодорантом или прыскались пачулями, сыпали порошок для ног в носки, возможно, слегка намазывали гелем волосы — и мчались прочь, побросав заляпанную едой обувь, перчатки и рулоны кухонных полотенец в одну корзину вместе с белыми штанами, фартуками и куртками. Они не пили после работы в баре «Сен-Жермена». Никаких сотрудников в баре, даже в выходные, — таково было правило. Как Роб указывал много раз в своей характерной манере: «Кому нужна орава вонючих поваров, громко орущих в нескольких табуретах от тебя? И самый гурманистый из гурманов не захочет тереться плечами с народом, что на самом деле готовит их гребаную еду. Понятно? Иначе конец иллюзиям! Им нравится воображать нас улыбчивыми придурками из французских фильмов. Шарль Азнавур, Ив Монтан, Шарль, мать его, Бойе в долбаных фартуках! Им нравится думать, что я, шеф, прикладываю руку к каждому треклятому блюду — к каждому овощу, так-перетак. Поверьте, они не хотят видеть ваши дебильные, уродливые, как задницы, латинские и прочие физиономии, напоминающие, так или иначе, о еде, которую они кладут себе в рот. Как в сортире, ясно? Я главный. Могу отлить прямо в зале, если мне взбредет в голову, могу залезть на стол и пустить длинную струю прямо в цветы в горшках, но кто заметит? Я торчу в этой парилке внизу и занимаюсь своим делом под ископаемым тушками и убогими граффити, в точности как вы. Почему? Не потому, что у нас тут демократическая солидарность или другая херня, не потому, что по-прежнему горжусь своим происхождением из народа. А потому что последним, чего хочется увидеть, клиенту, будет шеф, выходящий из сортира. Для клиента я питаюсь святым духом и никогда не хожу на толчок. Вон как они нас видят, братья и сестры. Не имеет значения, что я выхожу из этой двери с розовыми от долгого мытья руками; им это не интересно. Они видят меня идущим в сортир. Иллюзия погибла. Реальность во всем убожестве. Первое правило? Повар существует в уме клиента. Правило второе? Повар может быть занозой в заднице — но своей задницы у него нет».

Классический Роб.