Это ужасное поместье

– Сдаётся мне, тут ты затронул величайшую загадку жизни, – отозвалась она, удивив его тихим смешком. – В поисках ответа на этот вопрос пророки и мудрецы удалялись в пустыни на протяжении многих веков, поскольку, разумеется, каждый находит на этом пути своё особое откровение. Особенно здесь, в доме, разделившемся в себе. Не все согласны с моей дражайшей подругой Ирис.

Альманаху почудилось лёгкое дуновение духов мадам. Он вихрем развернулся, но никого не увидел.

– А вы не знаете, что она хочет мне сказать?

– Знаю. Но не могу отвечать за неё. Увы…

– А можете сказать хотя бы, почему не можете?

Леди Симона шевельнулась за балдахином, но промолчала.

Альманах вздохнул.

– У меня столько вопросов.

– Знаю, мой мальчик. Но сейчас оставь меня. Беседа слишком утомила меня. Я не так крепка, как прежде… но прошу тебя, не обращай внимания на Найджела. Он тревожится не в меру. Я больна ничуть не сильнее любого иного в этом доме.

Выйдя от леди Симоны, Альманах поднялся по лестнице навестить доктора Митили. Она не спала, а барабанила у себя за ширмой по клавишам печатной машинки. Негромкий перестук клавиш не заглушил звука шагов мальчика.

– Ты делаешь замечательные успехи, – сказала доктор Митили. – Не позволяй мне тебя задерживать.

– Успехи в чём?

– Скоро узнаешь.

– Как?

– Дитя, пользуйся разумом, не только мускулами. Если те немногие факты, коими ты владеешь, складываются в бессмыслицу, найди новые. Когда вселенная упорствует в нежелании делиться с тобой фактами, применяй дедукцию. Если дедукция не срабатывает, начинай заново. Если устанешь, помни, сколько других до тебя потерпели неудачу – и что успеху всегда предшествует неудача. Я говорю по собственному опыту.

– А как быть с мадам Ирис? Игнорировать ли мне её, как говорит Уго? Она и в самом деле безумна?

– Я сказала тебе всё, что могла, дорогое дитя. Прошу тебя, оставь меня с моими экспериментами.

Приунывший и сбитый с толку, Альманах спустился к спальням слуг и на цыпочках прокрался мимо комнаты Этты. Несмотря на недавний переполох, она крепко спала и не слышала, как он снова идёт вниз на кухню проверить, не застанет ли «призрака» на месте преступления.

На кухонном столе лежала записка, написанная твёрдым почерком дворецкого:

Альманах,

в обязанности младшего лакея не входит создание переполоха в полуночные часы.

Должен ли я выразить надежду, что впредь ничего подобного не повторится?

Премногим обязан,мистер Паркер, дворецкий.

В кладовке всё оставалось как и было. И когда утром Альманах проснулся на подушках в кухне, чувствуя себя глубоко пристыжённым, там тоже ничего не изменилось. Однако посуда оказалась чистой.

Глава 19

Этта не удивилась, обнаружив, что Альманах проснулся раньше неё. А вот то, что завтрак уже стоял на столе, а в чайнике был заварен чай, её удивило. Пускай бекон подгорел, а яйца можно было по доброте душевной описать лишь как «сваренные до резинового состояния», но всё же Альманах старался – и от этого она рассердилась ещё сильнее. Он явно знал, что сделал что-то не так, но ведь подлизываться теперь – совсем не то, что извиниться за неправоту.

– Ты… хорошо спала?

Голос его звучал чуть ли не обвинением. Почему она сердится на него? Она же почти всегда готовила на обоих, и составляла список, и сидела до темноты в карауле перед воротами, а если у него тоже тёмные круги под глазами, не её вина.

– Отлично, я полагаю, – отозвалась Этта, снимая бекон со сковородки, пока окончательно не обуглился. От яиц она отказалась, сказав, что надоело, но чашку чая приняла со всей учтивостью, какую смогла из себя выжать. – А ты?

– Я… ну… тут… Не важно.

Одна законченная фраза – больше, похоже, ей от него не добиться. Этот мальчишка даже разговаривать толком не способен! Хмуро хмыкнув в ответ, она унесла чай с собой в библиотеку.

А там с новым пылом взялась за книги. Поскорее справиться с этой задачей – и можно возвращаться к проблеме ворот. Вдруг в сарае у Сайласа найдётся что-нибудь, чтобы перелезть через них, а не караулить, пока откроют. Например, молоток и гвозди, чтобы починить стремянку или даже сколотить новую из упавших веток? Этта пока не знала, но во сне ум у неё снова работал на всю катушку, и проснулась она, исполненная решимости хотя бы попытаться.

Книга за книгой так и летали у неё в руках. Уго помалкивал, вероятно, ощущая внутреннее смятение девочки. Трус, подумала она, хотя и не винила его всерьёз. Несколько новых слов она записала, практически не вникая, до того поглощена была враждой с Альманахом, как она теперь воспринимала их отношения. Ссоры с сёстрами вспыхивали и гасли в мгновение ока, но вражда – дело затяжное. Матушка всегда говорила, это как лихорадка – заразно и быстро распространяется, если не лечить. Но матушки тут не было, а значит, и лекарства тоже. Этта лишь снова и снова ворошила в уме гнев и обиду на Альманаха, пока те не заполыхали ярким пламенем.