Это всё ты

– Пообещай, и отвалю.

– Хах. Выкуси, брат.

– Из-за твоей гребаной наглости Юнии стало сложно с тобой общаться. Она с трудом вывозит.

И тут я замираю. Даже сердце, рухнув в ноги, долбиться прекращает.

Синхронно с остановкой моего дыхания заканчивается пение Ю. А спустя два минорных аккорда пропадает и музыка.

Зал взрывается аплодисментами. Но тараканы под моей черепушкой стопудово громче.

– Это она так сказала? – выдыхаю убитым полушепотом.

– Именно.

– Хах… Ладно. Понял.

– Обещаешь не трогать ее?

– Хах… Обещаю.

Несколько неожиданно для нас обоих открываются двери учительской, и вместе с лучами света в коридор выпархивает дед Филатовой и, по совместительству, наш классный руководитель. Я прикусываю угол рта изнутри, но все равно «стеклом» по его лицу прокатываюсь. Поздно осознаю, что глаза залило.

– Добрый вечер…

Едва улавливаю эти слова, потому что, задыхаясь, уношу свое чертово, будто перебитое катком под названием «любовь» тело.

И вот этот каток снова в деле. Я старше, сильнее, выносливее… Но и он ощущается мощнее. Конечно же, мне дробит, на хрен, все ткани и кости.

Чем я думал? Чем я, блядь, думал?

Не надо было ее уступать тогда.

А сейчас… Сейчас подавно!

Кровь резко уходит по телу вниз. В голове, наконец, проясняется.

«Десантник бежит сначала сколько может, а затем – сколько нужно…»

Точка.

Перестраиваясь, сбавляю скорость, чтобы совершить плавный разворот.

«Девчонка, на которой я собираюсь жениться…»

Беса лысого, Усманов!

Пока доезжаю домой, не то чтобы успокаиваюсь… Нет, умиротворения в моей душе и подавно нет.

Я, мать вашу, на тревоге от самых разных мыслей.

Меня по-прежнему, если не сильнее, задевает то, что Юния писала Святу. Меня, блядь, разрывает от их чертового «люблю». Меня колошматит из-за решения Ю не расставаться под шумок с инсультом Усманова-старшого. Меня, сука, разносит в щепки, когда я представляю, как Свят берет мою Ю за руку, а она при этом ему улыбается так же, как пару дней назад улыбалась мне.

Да, обижает. Да, злит. Да, болит.

Но я, блядь, не собираюсь психовать и срываться на какую-то нецелесообразную дичь.

Я, мать вашу, буду сражаться.

За свои чувства. За свои, сука, мечты. За свою Ю.

Иначе в чем смысл всех тех текстов, с которыми я себе и ей клятвы приносил?

Никто не обещал, что будет легко. Напротив, зная всю эту ебаную ситуацию, я понимал, на что иду.

Какого хрена сейчас равновесие потерял?

Плоть горит? Кости плавит? Сердце докрасна? Душа в чаде? Е-ба! Так сталь огнем и закаляется.

Бросая машину на подъездной дорожке, залетаю в дом.

– Ты откуда в таком виде? Шо это за коники[14]?! Ян! Зима на носу! – причитает мама, поймав меня в футбольной форме.

– Сейчас оденусь, ма, – бросаю на ходу.

– Сейчас! – акцентирует она. – И куда это ты так спешишь?

– Надо, ма. Не задерживай.

– Господи… – все, что выдыхает, пока взбегаю по лестнице на второй этаж.

Переодеваюсь я быстро, поэтому ни черта не удивляюсь, что мама дожидается в гостиной.

– Скажешь хоть, что случилось?

– Все нормально, – спешно обнимаю. – Не переживай.

– Не переживай… – повторяя с укором, треплет по волосам.

– Перекрести, – бормочу, отступая.

Ма, конечно, вся напрягается. На мгновение и дышать прекращает. Но просьбу мою исполняет.

– Пусть Бог тебя оберегает, – шепчет, осеняя крестным знаменем.

– И от меня.

Охая, прижимает ладонь к груди.

– И от тебя, сынок.

Киваю в знак признательности и выскакиваю на улицу.

Запрыгиваю в тачку, завожу мотор и, выруливая на дорогу, набираю Усманова.

– Слушаю, – выдыхает Свят после третьего гудка.

– Здоров! Как отец?

– Пока непонятно…

– Ясно, – роняю глухо. – Ты еще в больнице?

– Да.

– Я могу подъехать?

– Тут мама, Юния и ее родители, – извещает Усманов достаточно многозначительно. По тишине, которая сопровождает его голос, можно предположить, что прежде, чем принять мой вызов, он все-таки отошел от близких. – Решай сам.

– Еду, – выдаю без промедления.

– Ок. Скину в сообщении адрес клиники и предупрежу персонал.