Этот, с верхнего этажа (СИ)

Иногда Том ощущает себя так, будто ему вовсе не семнадцать, а все сорок, и тогда ему нестерпимо тяжело день за днем ходить в школу, отсиживать занятия, притворяться хорошим приятелем и вообще интересным человеком на переменах и в столовой. Он там обычно не обедает, берет сандвичи с собой и выходит на улицу, потому что свежего воздуха хочется постоянно — как будто иначе он дышит одной только пылью.

Санта постоянно рядом, и это начинает немного раздражать. Том ощущает, что нравится ей и что ей катастрофически не хватает мужского внимания: возраст такой, семнадцать, когда у любой уважающей себя и хоть немного симпатичной девушки должен быть парень. Санта симпатичная, и Тому мучительно жаль, что она не привлекает его.

— Я должен тебе кое в чем признаться, — наконец не выдерживает Том, решаясь завести этот разговор после школы, когда они, как и обычно, вдвоем идут домой. Санта смотрит на него, едва ли не всем корпусом развернувшись, и наверняка ждет чего-то вроде «Ты давно мне нравишься, а я стеснялся сказать». Прости, девочка, придется разочаровать тебя; и Том вздыхает, прежде чем сказать: — Дело в том, что мне не нравятся девушки.

— Оу… — Санта обескуражена, кусает губы и не знает, как реагировать. Томас смотрит на нее искоса только один раз, а потом утыкает взгляд под ноги, на пыльный асфальт — очень давно уже не было дождя. Ему хочется попросить никому не рассказывать, но Санта и так не похожа на сплетницу, поэтому его тайна, скорее всего, будет сохранена. — И как ты это понял?

Он пожимает плечами: как тут объяснишь человеку, который никогда не был в такой же ситуации? Он с минуту подбирает слова, потом признается:

— Ну а как ты понимаешь, что тебе не нравится архитектура Ренессанса, зато ты обожаешь готику? — оперировать этими понятиями Тому неудобно, он даже не уверен, что в период Ренессанса была какая-то особая архитектура, но Санта его понимает. — Вот, короче… Теперь ты знаешь, — он пожимает плечами и засовывает руки в карманы.

Разочарование, которое испытывает Санта, чувствуется за версту.

Она все-таки рассказывает. Не на следующий день, и не через один — проходит целая неделя, прежде чем Том замечает на себе странные взгляды одноклассников, прежде чем начинает прислушиваться к глухому шепоту за спиной. Санта общается с ним по-прежнему, но эту тему они больше не поднимают, однако неловкость висит между ними невидимой стеной и Том не делает ничего, чтобы эту стену преодолеть.

Подростки в школе — опасные люди, Том отлично знает об этом не только по своему прошлому опыту, но и по фильмам и сериалам, так что он заранее готовится отражать нападки и, может быть, драться. Всякий раз проверяет стул и парту, прежде чем сесть, озирается по сторонам перед тем, как зайти в туалет, но… ничего не происходит. Так странно — они пошептались, а потом перестали, как будто нашли себе занятие поважнее и гей в классе — это ничего особенного. Том поначалу не может в это поверить, а потом наконец выдыхает с облегчением. Удача, на которую он даже не рассчитывал.

Еще большая удача подворачивается неожиданно, когда он знакомится с Патриком.

Патрик уже не школьник, он в колледже, здесь у него учится младший брат — еще совсем мелкий, с ним Том не знаком. У Патрика есть друзья из старшеклассников, от них же он и узнал про Тома. Том не знает, как распространяются слухи, не знает, что именно о нем говорят, но ему на это наплевать, потому что Патрик оказывается удивительным.

Впрочем, «удивительность» Патрика долго не держится. Он требует от Тома слишком много, не хочет считаться с тем, что ему семнадцать и опыта у него совсем нет, и Том чувствует себя униженным всякий раз, когда они прощаются по телефону или вживую. Утешает себя тем, что это ничего, это — опыт, без которого попросту не обойтись. К тому же с каждым отрицательным эпизодом у Тома появляется еще один повод поболтать с Дойлом, который новость об ориентации Тома воспринял на удивление нормально. Санта случайно проговорилась родителям, и Том думал, что после этого больше его не пустят на порог этой квартиры, однако вышло совершенно наоборот. Дойл то ли имел образование психолога, то ли просто оказался толерантным, но Томас мог поговорить с ним о чем угодно и достаточно откровенно. Он нашел в Дойле отдушину, которой не было больше нигде — ни один друг Тома не мог выслушать и поддержать его так, как это делал отец Санты. А о родителях и говорить не приходилось: до них слухи пока не дошли. И слава богу.

— Хочешь, проведем эксперимент? — говорит Дойл, заставляя Тома судорожно сглотнуть. Сковорода за спиной мужчины шипит вдвое сильней обычного, и Том боится, что он отвлечется на готовку, уберет руку с плеча, но Дойл этого не делает. И тогда Том краснеет. Ему кажется, что мужчина отлично понимает, какие эмоции парень испытывает по отношению к нему лично.