Этот, с верхнего этажа (СИ)

Тому немного льстит внимание взрослого мужчины. Немного… совсем немного, но в какой-то момент он ловит себя на мысли, что жалеет о том, что Дойл Эванс — отец Санты, что ему сорок два и что он женат. Сбросить бы десяток лет, кольцо с пальца и дочь с шеи, и шикарный вышел бы мужчина, хотя Том, конечно, никогда не заглядывался на мужчин до этого вечера. Ему ближе парни совсем немного старше его… но все-таки парни. Он с сожалением смотрит на Санту, не представляя, как однажды в этом ей признается.

На прощание, уже после одиннадцати ночи, когда родители Тома ненавязчиво звонят ему на телефон и интересуются, когда же он придет, хотя он всего на несколько этажей ниже своей комнаты, Дойл крепко пожимает Тому руку и говорит, что будет рад увидеться с ним еще. Его улыбка широкая и искренняя, так что у Тома не остается сомнений — действительно, он будет рад.

И когда он уходит, пальцы еще слегка побаливают от крепкого мужского рукопожатия.

Той же ночью Том просыпается, как от удара под дых. Остолбенело смотрит в потолок, потому что уснул на спине, потом переводит взгляд на темное ночное небо. И только тогда понимает, что изменилось.

Атмосфера.

Воздух.

Всё дело в этом.

Он снова, снова, снова чувствует, будто время вдруг развернулось вспять и забросило его на пару недель назад.

— Что?.. — одними губами шепчет Том, уверенный, что ему ответят из пустоты.

========== Айзек ==========

«Том-Том… Если бы все было так просто…»

***

— Слушай, Айзек, ты веришь в бога?

Мари сидит на столе, болтая ногами в воздухе, пока Айзек в очередной, наверное, уже сотый раз, пытается выполнить элемент без ошибок. Он чертовски ненавидит ошибаться. Для него любая погрешность — повод замучить себя нескончаемым повторением до тех пор, пока не достигнет идеала. Это — его эпитимия. А верит ли он в Бога…

— Нет.

Отрывистое и четкое, оно вырывается из легких вместе с хрипом. Айзек сбивается с ритма, почти падает, умудряясь лишь в самый последний момент удержаться на ногах, и злобно смотрит на девушку. Мокрая челка падает на глаза. Грудь тяжело вздымается и опадает. Он на пределе своих сил. Когда он в таком состоянии, он, кажется, готов убить. Причем всякого и без разбора.

— Шла бы ты… домой.

Едва сдерживаясь, чтобы не наорать на Мари, он резко наклоняется к бутылке с водой, буквально вырывает пробку и с жадностью начинает пить. Вода проливается мимо рта, ее слишком много, и Айзек не успевает глотать. Его мучает жажда и боль во всех мышцах и суставах. Но он не сдается. Он. Должен. Стать. Лучшим.

Даже если для этого ему придется довести себя до той степени истощения, когда смерть на сцене перестанет быть метафорой.

— А я верю.

— Что? Вот что ты, блядь, веришь?

Мари ежится от крика, но упрямо остается сидеть на столе. Другая бы уже давно убежала. Айзек лютует не первый час. Другая, но не она. Она — улыбается и тянет к нему свои худые руки, предлагая помощь и утешение, которые Айзек никогда не примет. Они оба это знают. Это — такая игра в любовь.

— Я верю в бога, говорю. Мне кажется, что он действительно существует. Он послал мне тебя… Он сделал так, чтобы этот год стал самым чудесным в моей жизни. Я тут подумала, ты только не злись, то, что я скоро умру, это справедливо. Мне было так хорошо, так хорошо, так… Айзек! Что ты творишь?! Прекрати! А-А-А!

…стекла с дребезгом падают на асфальт, разлетаясь в мелкое крошево прямо перед молоденькой женщиной с грудным младенцем в коляске. Она с ужасом смотрит вверх, еще не понимая, что уже мертва…

…Мари сжимается в клубок, по ее лицу расползается гримаса ужаса…

…Воет сирена…

…Айзек медленно отпускает стул…

— Прости, я… я не хотел.

***

Причина, почему он уехал из Лондона. Причина, почему остался здесь. Причина, почему терпел Его издевательства. Причина, почему позволил Ему себя убить…

«Да, Том, если бы все было так просто…»

Если бы…»

***

А жизнь текла своим чередом. Неделя сменялась неделей. Распустились деревья и расцвели первые цветы. Бурная зелень покрыла город, отгоняя прочь холод и мрак затяжных ночей. Близился выпускной экзамен.

Теперь Том все реже гулял с Сантой, все чаще — с ее отцом. Тот оказался «классным». Понимал шутки, сам умел шутить, где нужно вставлял умные слова. Красиво рассказывал разные истории. Казался добрым и понимающим. Ему Том мог сказать то, что не мог никому больше — ни отцу, ни друзьям. Хотя какие друзья. Уже год почти прошел, а кроме парня с параллельного потока и Санты у него никого не было.

Девочка хотела большего. А Том большего дать не мог. Постепенно, капля за каплей, он влюблялся в Дойла. Тот, казалось, все понимал, но парня не отталкивал. Брал с собой на охоту и в бар — мужчина должен учиться пить, а не ждать пока седина проклюнется — подкидывал занимательные книги, одна лучше другой. Про дальние страны, про обычаи, про людей, про то, как создавался сегодняшний мир.

Том чувствовал себя счастливым. Первый раз в жизни он был кому-то нужен. Кто-то ценил его. Считался с ним. Прислушивался к его мнению.