Ева

— Иван Петрович, похоронных дел мастер. — Ева издала смешок. — Помнишь, жил в твоей комнате? Вот, оказывается, прибыльный-то бизнес. Между прочим, Иван Петрович предлагал Олегу работать на него. Но Олег давно мечтал о яхт-клубе. Все время, пока служил на флоте, только и думал об этом.

— Ева, но ты все-таки могла бы и сказать. Я бы взял некоторые вещи… и вообще.

Несмотря на то что он почти не бывал в квартире детства, а когда бывал, то воспринимал ее как блеклую копию ее же прежней, эта квартира была несущей стеной или даже незыблемой частью фундамента того сооружения, которым он представлял себя.

— Прости. Правда, братик. — Ева сжала его запястье горячечной рукой. — Нужно было действовать очень быстро, потому что появилась возможность выгодно купить яхту. Я знаю, как ты цепляешься за прошлое. Ты бы согласился в конце концов, но измучил бы и себя, и меня, и Олега.

— Так куда тебя отвезти?

— Выезжай на Ленинградку и двигайся в сторону области. Мы пока на яхте и живем.

Ева поставила пустую банку в дверцу, обняла себя руками, прикрыла глаза. Дождь усилился, пятна фонарей и фары встречных машин расплывались в потеках на лобовом стекле, которое дворники не успевали очищать. Дома по обе стороны дороги расплылись в сумерках вверх и вширь, превратились в череду крепостей с темными глазницами для орудий, в некоторых понемногу разгорались факелы.

— Ты просто отдала ему деньги? — спросил вдруг Герман. — Кому принадлежит эта яхта?

— Мне, конечно, — пробормотала Ева, не открывая глаз. — Олег — честный человек.

— То есть он согласился работать на тебя? Я ничего не понимаю.

— Ну, мы обезопасили друг друга.

— Как обезопасили?

— Поставили штампы в паспорта.

— В смысле — «штампы»? — Герман взглянул на сестру. — Ты замуж, что ли, вышла?

— Ну да. — Ева разлепила глаза, сощурилась от боли и огоньков, продырявливающих все никак не темнеющую окончательно Москву. — Говорю же — поставили штампы. Ездили за маслом, зашли и расписались. Напугали там всех этих в гипюровых занавесках. — Ева засмеялась.

В машине повисла, натянулась пауза, будто в тонкую паутину с лета угодила тяжелая муха.

— Поздравляю, — сказал чуть погодя Герман.

— Спасибо. Знаешь, братик, оказывается, это так интересно, ну, вот бизнес этот. Никогда не думала, что он меня увлечет. Искусство, музыка, философия, психология — такая мура по сравнению с ним. И дело не в деньгах, не только в них. Я не сомневаюсь, конечно, что мы их заработаем. Но еще только идет подготовка, а я уже так счастлива, как никогда, и мне так нравится с утра до ночи работать…

Вскоре Ева уснула. Водители в соседних машинах, зажатых в пробке, уныло глядели вперед. Герман открыл банку пепси-колы и залпом выпил, мечтая, чтобы в то вневременье, пока он с шумом глотает, давясь пузырьками, газировку, все вернулось на место.

Олег ждал их на берегу водохранилища. Несколько яхт и катеров качались, поскрипывали на воде. Слышался легкий плеск и шум дождя, стучавшего о борта. Пахло весенней водой и сырой землей, недавно освободившейся от снега. Еве после таблетки стало немного лучше.

— Вон наша яхта, — показала она брату на одну из белевших яхт. Обняв Еву, Олег пригласил Германа пройти посмотреть, но Герман отказался: слишком устал, в другой раз. Он дождался, пока Олег и Ева пройдут на яхту, и белое пальто Евы исчезнет в темноте. Потом поднял воротник пальто, за который уже налило дождя, сгорбил плечи и направился к оставленной на дороге машине.

38

Сейчас у Германа на Олега Ломакина и Ольгу есть досье. Собрано в папку с обтрепавшимися углами и пятнами кофе, пива и кетчупа. Герман ненавидит ее немелованный картон с надписью «Дело №». Стоит провести по пористой поверхности пальцем, и кошмар тут как тут, является по вызову, как старик из сказочной лампы. Замызганные тесемки с обтрепавшимися распушившимися кончиками. Папка тяжело пахнет поездами, которыми Герман добирался до всех тех мест, где оставили отпечатки своей жизни Олег и Ольга, вокзалами, туалетами, затхлыми гостиницами с их сломанной мебелью и выцветшими шторами.

Наслоились на папку и запахи домов, куда заходил с расспросами Герман (он представлялся журналистом, пишущим о молодом бизнесмене Олеге Ломакине), бесконечных чашек чая, кофе, стаканов с пивом и водкой, тысяч выкуренных над ней сигарет. Но больше всего папка пахнет смертью, ужасом. Даже сейчас одно касание ее вызывает у Германа дрожь. Папка лежит вместе с Аришиными вещами в старом фибровом чемодане.

Никакой крамолы, впрочем, в папке нет. Обычные факты, записанные рукой Германа в первый год после смерти Евы. Олега и Ольги тогда уже не было в России, они уехали почти сразу после похорон Евы за границу. Но гражданство не сменили, яхт-клуб «Мария» не продали, им занимался управляющий. Герман ждал их появления и, чтобы не сойти с ума, придирчиво и кропотливо изучал убийц, как какой-нибудь криминалист или фанат-биограф.