Евангелие от Агасфера

– Отнюдь!, – старый плут резко оборвал пустившегося было в воспоминания артиста, – Та история связана с композитором Жераром Кальви. В 53-м он как раз работал над музыкой к мюзиклу «Ах, эти прекрасные вакханки!». Кстати, на следующий год она звучала уже в одноименном фильме, где тогда еще малоизвестный Луи де Фюнес сыграл полицейского-моралиста, вознамерившегося ущучить в непристойности устроителей фривольного водевиля. Переодевшись, он является на репетицию, где действительно вольность по тем временам зашкаливает, но походу сам вовлекается в действие, да так, что под конец от консервативности героя Луи де Фюнеса и следа не остается.

– О как! – крякнул Альгис, – И что же, вакханки не разодрали его в клочья, аки царя Пентея?

– Французский водевиль двадцатого века – это тебе не древнегреческая трагедия. Очаровательные вакханочки разодрали на куски лишь личину сурового моралиста, под которой прятался весьма жизнерадостный и любвеобильный малый.

– В советском кинопрокате эту ленту, поди, не демонстрировали?

– Естественно. Но Жерар написал потом еще множество замечательных мюзиклов в оригинальной по свое раскованности и вольнодумству французской манере. Так что, считай, Фулканелли сохранил для мира гения.

– И не одного в тот раз, – усмехнулась Наина. – Всех троих, пожалуй… О чем же вы с ним судачили до утра?

Во взорах Жоржа черти завели хоровод, он широко и загадочно улыбнулся:

– После того, как мы оправились от остолбенения, сопутствующего переживанию Невыразимого, Фулканелли общался с нами, в основном, загадками. По поводу большинства из них тогда ни я, ни Деррида сказать ничего внятного не смогли, зато все последующие годы и десятилетия занимались поисками ответов на эти странные вопросы, разрушавшие здравый смысл и наивный реализм восприятия.

Альгис, видимо разогретый диалогом и окончательно утративший контроль над одолевавшими его эмоциями, перебил учителя:

– Ну а к шлюшкам Сустары вам таки удалось сходить?

– Душа моя! – старик удивительно точно скопировал интонации и манеру Актёра Актёрыча, – а не находишь ли ты, что сей вопрос в этот момент совершенно неуместен? – тон его вновь стал жестким, но это были уже другие оттенки жесткости, чем в случае с Юрисом. Кроме того, расфокусированный до той поры взгляд его, метнулся в сторону Альгиса и, казалось, впился в самые зрачки несчастного, случившегося следующей жертвой, наказанной, в этот раз за бестактность. Актерыч замер, и минуты две, затаив дыхание, находился в состоянии кролика, приближающегося к пасти удава.

Внутренний голос Фёдора Михалыча в эту минуту также остановился, и уже упомянутая выше мысль о том, что он попал на спектакль, разыгранный аккурат для него, прервалась. Затем вдруг в голове прозвучал короткий диалог из фильма «Белое солнце пустыни», из эпизода, когда отважный красноармеец Сухов был захвачен врасплох бандитами, и их главарь Абдулла, жонглируя двумя наганами, обратился к нему с ехидным вопросом: «Тебя сразу прикончить или предпочитаешь помучиться?», на что находчивый Сухов ответствовал: «Лучше, конечно, помучиться». На этой фразе внутренний диалог вновь затих. Напряжение в комнате достигло высокого градуса, но Магистр вдруг отвел взгляд от нашкодившего великовозрастного ученика. Тот моментально сник, осунулся, побледнел и, закрыв глаза, сидел, подобно сдувшейся резиновой кукле, не смея проронить ни слова еще минут десять.

Выражение лица Жоржа вновь приняло благодушные оттенки, он продолжил свой рассказ как ни в чем не бывало:

– Вот вам простой вопрос, который тогда озадачил нас с Жаком: как выглядит эта комната, когда в ней никого нет?

– Никак не выглядит, – отозвался Юрис, уже вполне оклемавшийся и даже бодрый. – Для того, чтобы она как-то выглядела, нужен наблюдатель, ведь именно он выбирает откуда смотреть. Вид комнаты зависит от точки расположения смотрящего, а этих точек – тысячи даже в этом небольшом помещении, включая затейливые ракурсы с потолка или с той стороны открытой форточки. А ежели еще учесть специфику именно человеческого взгляда? Он же ограничен особенностями строения глаза, отличного от такового у кошки, мухи, случайно залетевшей птицы и приборов, настроенных на инфракрасный или ультрафиолетовый спектр. Наблюдателем-то оказаться может не только человек. В итоге мы получим еще больший парадокс – чем обозначенный в первоначальном вопросе. Получается, что даже находясь в комнате, мы воспринимаем ее совсем не таковой, какая она есть на самом деле, – молодой человек, разгорячившись, принялся уснащать речь все более широкими жестами, да так, что опрокинул стакан – пролившееся вино заструилось по неровному столу в сторону Актёрыча и вскоре полилось ему на брюки, что, впрочем не вызвало никакой реакции последнего, продолжавшего пребывать в позе сдувшейся куклы. Юриса собственная неуклюжесть тоже ничуть не смутила, и он, уже скороговоркой, завершил свою реплику:

– Стало быть, вообще нет никакого «на самом деле»!