Евгений Мартынов. Белокрылый полёт

В нашей небольшой домашней библиотеке есть старые ноты – пьесы для аккордеона (с мелодиями некогда популярными, а теперь, возможно, всеми забытыми). Но для меня они значат нечто большее, чем просто «Пьесы для аккордеона», на котором я толком играть не умею, хоть и профессиональный музыкант. Эти ноты куплены Женей на деньги, вырученные за пустые бутылки. Куплены вон в том книжном магазине, на улице Советской, тоже находящейся в двух шагах от базара. Я шагаю по Советской, и город всё больше кажется мне осиротевшим. Не пойму только: это моя личная тоска окрашивает внешний мир в свои тона или наоборот?.. Вхожу в книжный. Продавцы меня легко узнают, расспрашивают, рассказывают, соболезнуют… В нотном отделе, как и прежде, – учебники, нотные сборники, песенники. Среди прочих нахожу и «Песни Евгения Мартынова».

Из книжного магазина выношу дополнительный эмоциональный груз, гармонирующий с личной душевной ношей: кто-то из педагогов умер, кто-то из друзей уехал, кто-то развёлся, кто-то спился… Всё «гармонирует» – и во всём нет гармонии. Как-то всё не так. Будто что-то сошло с оси… Словно Батыева рать прошлась по русским нивам и судьбам.

Совсем рядом, через дорогу, – площадь Артёма, теперь именуемая площадью Свободы. Центральная в городе, с гордо возвышающейся гранитной фигурой революционера-ленинца. Тут же «театр»: ДК имени Ленина (швейной фабрики имени 8 Марта), в котором Жене, а потом и мне – студентам Артёмовского музыкального училища – не раз приходилось выступать. Кстати, в 60-е годы в здании ДК действительно творил драматический театр с местными артистическими знаменитостями, которые успешно разыгрывали Гоголя, Островского, Котляревского, Карпенко-Карого, Квитку-Основьяненко, Корнейчука…

Оставив за спиной дом городской администрации, гастроном «Донбасс», комбинат ритуальных услуг (раньше тут «квартировались» баня, парикмахерская и пивной буфет), направляюсь к родной улице Куйбышева.

Вот в этом здании дорожно-технической школы в праздничные дни устраивались концерты художественной самодеятельности. В маленьком актовом зале собиралась порой вся округа, чтобы послушать самодеятельных артистов. Именно здесь получили свои первые концертные впечатления и мы с братом.

Я вглядываюсь в изменившийся облик родной улицы и, взатяжку вдыхая воздух детства, приближаюсь к старому дворику с немногими сохранившимися одноэтажными домами, один из которых помнит меня младенцем, а Женю отроком. Невольно сдерживаю шаг и чувствую необъяснимое волнение вместе со странным желанием увидеть кого-нибудь из знакомых, но самому остаться неузнанным. Рядом с этим двориком и на этой же улице, через 4 дома, был когда-то другой двор, где стоял небольшой кирпичный домишко с прилепившимися к нему деревянными хозпристройками и где в послевоенное время ютилось несколько семей, включая и нашу (пока еще, правда, без меня).

Артёмовск 1960-х гг. Центральная площадь города

Родная улица Куйбышева, дом № 11. Место детских дворовых концертов будущего композитора. Снимок 1991 г.

Родители часто вспоминали, как пришли однажды в тот дом, чтобы занять свою долгожданную комнату (в двери которой даже не было замка), как пятилетний Женечка, вбежав первым в «новую» обитель, тут же радостным криком возвестил:

– А у нас небо видно!

Ветхая деревянная крыша оказалась проваленной, и сверху сквозь огромную дыру новосёлам радушно улыбалось весеннее солнышко.

Вспоминая этот период жизни, а также годы камышинско-сталинградских скитаний с ребёнком на руках, мама всегда с удовольствием рассказывала множество смешных историй, связанных с Женей – очень впечатлительным и увлекающимся малышом.

Так, стоило однажды в Сталинграде Жене увидеть на улице старика, просящего милостыню, как спустя полчаса соседи сообщили маме:

– Там, на углу, ваш Женька милостыню просит.

Мама бегом к указанному месту… И в самом деле, её сынишка сидит на корточках, положив перед собой бескозырку-матроску и, раскачиваясь, жалобно молит:

– Папати-мамати, нате! – что в переводе с детского обозначало: папаши-мамаши, подайте. А глагол «нате» объединял два значения: дайте и возьмите.

Увидит Женя инвалида-фронтовика на одной ноге, с костылём – и тут же, бросив прежние игры, давай подвязывать свою ногу: чтобы было как у того фронтовика и чтобы все знали, что Женя тоже воевал и потому скачет по двору на одной ноге, подпираясь палкой.

Но вот появляется жестянщик:

– Кому кастрюли-вёдра заклепать?!

Игра в инвалида закончена. Малыш, повесив на шею ржавую кастрюлю, уже расхаживает с гордым видом по двору и, громко ударяя палкой по своей посудине, как по барабану, так же громко возглашает:

– Кому кастлюли-вётлы залипать!