Эворон

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Павел начал ощущать, что в глазах окружавших его людей он по-прежнему оставался комиссаром. Каждый вечер шли из бараков люди — советоваться, какой линии держаться. Когда он окреп настолько, что мог самостоятельно ходить, одессит Вова счел — пора потолковать о делах серьезных. Поздно ночью — надсмотрщики спали в своей «амбулатории» — штурман зашептал на ухо Неверову:

— Есть несколько надежных ребятишек, политрук. Можешь поверить Вове…

— Что за люди?

— Которым подыхать неохота. Петя из третьего барака — раз, между прочим, тоже на «пешках» летал. В нашем бараке два человека, Петровича ты знаешь. Проводим некоторую работу…

— Например?

— Например — вот, — штурман достал из-за пазухи листовку. — Почитай, наша, советская.

— Откуда?

— Оставим этот вопрос, — штурман пока опасался называть имя одной из женщин, делавших Неверову перевязку. — Листовку пронесли по всем баракам. Дело номер два: хотим пришить одного из блокманов, ты его утром видел — чахоточная сволочь.

Павел вспомнил: надсмотрщик действительно был тщедушный, болезненный, но нагайкой работал, выгоняя утром людей из барака, как машина. Даже кашлял от натуги.

— Преждевременно, Вова. За одного многих перестреляют. Надо подумать — что главное? Главное для нас — мешать вербовке людей! Заметил, завербованных переводят на сытный паек?

— Хитрые, сволочи…

— А мы тут шатаемся от голода. Дух у людей надо поднять. И разъяснять положение на фронте, хотя бы…

— Чудачок, как же мы узнаем о положении на фронте?

— Было бы желание! Дай-ка сюда газетку, что чахоточный принес.

Приноровившись к блуждающему свету прожектора, Павел прочел:

«Что бы ни предпринимала германская армия, все делается основательно. Это нужно сказать тем, кто находится под влиянием глупых и нелепых слухов. Если во многих местах населенного пункта сделаны укрепления, то, может быть, некоторые видят в этом неуверенность германской армии. Германская армия потому решила построить эти укрепления, что предпочитает лучше сделать один лишний окоп, чем напрасно жертвовать одним солдатом…»

— Вот и думаем вместе, — сказал Неверов, — что за этими фразами кроется? Похоже, начинают они паниковать! Слухов боятся — значит есть слухи! Газета-то как называется?

— «Новый путь». В районной типографии печатают.

— Не иначе, нашего наступления опасаются. Зачем населению толковать об укреплениях? Выходит, готовится наше наступление.

— Похоже, товарищ политрук!

— А ты говоришь, откуда взять сведения. Читать даже эту вшивую газету надо умеючи. Завтра и начнем разъяснять, каково немцам приходится…

Следующей ночью, уже втроем — в разговоре принял участие Петрович — выработали план: сопротивляться вербовке, подкармливать тяжелых, для этого организовать продуктовый НЗ, подумать о доставке в Красную Армию сведений о месте расположения лагеря. И готовить восстание.

А наутро Неверова повели в «амбулаторию».

Рядом с Эрихом Утль сидел гауптман, а позади них, на табурете — Митька Дьячок в форме рядового германской армии и коротких сапогах с широкими голенищами. В комнате был еще один человек: в углу, в кресле, покоился — нога на ногу — японец в желтых блестящих гамашах.

Обер-лейтенант указал на левую руку Неверова — согнутую в локте, на перевязи.

— Надеюсь, вы помните наш недавний разговор о нерадивых русских учениках? Я хотел бы не возвращаться к линейке.

Он кивнул Митьке, тот поднялся, обошел Павла, сверху вниз глянул ему в глаза.

— Признаешь, моторист? Или запамятовал?

— Надо было тебя утопить тогда…

Митька оглянулся на обер-лейтенанта и рассмеялся.

— Выходит, признал. И на том спасибо. Ты садись, не стесняйся, для тебя стул вот припасен.

Японское посольство проявило сдержанный, но заметный интерес к сообщениям о стратегических запасах руд в непосредственной близости к морскому побережью советского Дальнего Востока. Эрих Утль и Баяндин были вызваны в Берлин, и тут проинструктированный курсант нарисовал красноречивую, специально для японских ушей, картину неведомого большевикам, громадного месторождения в нехоженой тайге.

В Токио полетела депеша.

Она заставила чиновников Доихара поднять пыль архивов и заново вчитаться в старые донесения лейтенанта Дзудзи, где также однажды мелькнуло слово Эворон. Случайность? Как случайны и расплывчаты данные ведомства Канариса? Но две случайности, пересекаясь, уже навевают мысль о достоверности.