Exemplar

Избранная Царица, ты — дверь благодати, никогда не затворявшиеся врата сострадания. Скорей прейдут небеса и земля, нежели ты, не подав своей помощи, оставишь того, кто ее усердно искал. Потому, смотри, на тебя устремлен первый взор души моей, когда я встаю ото сна, и последний ее взор, когда я ко сну отхожу. Что бы ни приносили в дар [Богу] честные руки твои и ни предлагали Ему, каким бы малым то ни было само по себе, может ли — по причине достоинства Подательницы — быть в этом отказано, если ты умоляешь, Пречистая, возлюбленное Чадо свое? Посему, нежная избранница [Божья], прими ничтожные труды мои и простри их, чтобы, явленные твоими руками, они что-нибудь значили в очах всемогущего Бога. Ведь ты чистый сосуд красного золота — выплавленный с добавлением милостей, обложенный смарагдами, сапфирами и всякими добродетелями, один взгляд на который для очей Царя в небесах значит больше, чем вид всех творений. О несравненная, любезная Супружница Божья, когда царь Асфер пленился в сердце своем красотою прекрасной Есфири, она снискала в очах его милость больше всех других жен и нашла благоволение прежде всех них, так что он делал все, что бы ни пожелала она[500]. О превзошедшая красотою своею алые розы и всевозможные лилии, сколь же пленился Царь в небесах сияющей твоей чистотой, твоим кротким смирением, благоухающим букетом всех добродетелей и даров благодати! Или кто пленил дикого единорога, если не Ты?[501]

Сколь бесконечное благоволение снискала в Его очах твоя, а не других людей, милая, нежная красота, в сравнении с которой меркнет всякая красота, как мерцание светлячка блекнет в сравнении с сиянием солнца. Какую изобилующую благодать ты обрела у Него для себя и для нас, лишенных благодати людей! Разве сумеет и сможет отказать тебе в чем-нибудь Владыка небесный? Ты, воистину, можешь изречь: «Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему»[502]. Ах, ты — Бога, а Бог — твой, оба же вы — вечное и не имеющее пределов любовное действо, в которое не проникнет никакая двойственность! Вспомни и не забудь о нас, нуждающихся бедняках, до сих пор влачащих свои скорбные дни в сей юдоли печали!

Эй, Владычица небес и земли, поднимись, стань посредницей и стяжательницей благодати у своего возлюбленного Чада, Вечной Премудрости! Ах, Вечная Премудрость, как Ты сможешь теперь мне в чем-нибудь отказать? Как я Тебя предъявляю вечному Отцу [Твоему], так предъявляю чистую, нежную, несравненную Мать[503]

пред милостивым взором Твоим. Эй, милостивая, прекрасная Премудрость, воззри на нее! Посмотри ей в милые очи, так часто с любовью взиравшие на Тебя. Погляди на прелестные ланиты ее, нередко прижимавшиеся к Твоему детскому личику от избытка любви. Взгляни на сладостный рот, то и дело нежно и ласково целовавший Тебя! Брось взгляд на пречистые руки, ибо они зачастую служили Тебе! О умильная Милость, неужто Ты сможешь в чем-нибудь отказать питавшей и бережно носившей Тебя на руках, укладывавшей, поднимавшей из люльки и заботливо взрастившей Тебя?

Господи, я напоминаю Тебе о всей той любви, которую Ты получил от нее в Свои детские годы, когда, сидя на материнских коленях, приветливо и радостно ей улыбался игривыми глазками и трогательно обнимал ее Своими ручонками с бесконечной любовью, каковую Ты испытывал более к ней, чем ко всем прочим творениям. Вспомни также о великих сердечных страданиях, их с Тобой разделила только она у подножия скорбного креста Твоего, видя Тебя в смертных муках, — при этом сердце ее и душа не раз умирали вместе с Тобой в тоске и печали. [Вспомни сие ради того,] чтобы милостью ее Ты мне помог отложить все, что обретается между мной и Тобою[504], стяжать Твою благодать и никогда ее не терять.

Глава XVII

О неизреченных ее сердечных страданиях[505]

Кто дарует очам моим столько же слез, сколько есть букв, дабы светлыми слезами мне описать скорбные слезы неизбывных сердечных страданий милой моей Госпожи? Пречистая Владычица и высокородная Царица небес и земли, омочи мое окаменелое сердце [хотя бы] одной горючей слезой из тех слез, что ты пролила, тяжко скорбя под грозным крестом по своему любезному Чаду, чтобы сердце мое умягчилось и узрело тебя. Ибо у сердечных страданий такая природа, что их никто не может постичь, кроме того, кого коснулись они. Коснись же моего сердца, ах, несравненная Госпожа, печальными своими словами и поведай мне — лишь вразумления ради — краткими и доступными телесным чувствам словами, что было на сердце у тебя под крестом, когда ты узрела, сколь жестоким образом умирает твое любимое Чадо, прекрасная Вечная Премудрость.

Ответ. Послушай об этом с печалью и сердечною скорбью, ибо, хотя ныне я от всяких страданий свободна, в то время это было вовсе не так[506].