Exemplar

Еще прежде того, как оказалась я под крестом, мое сердце поразила великая и невыразимая боль, особенно в том месте, где я впервые увидела, как Чадо мое избивали, толкали и истязали. От этого я совсем обессилела, и меня, обессиленную, повели вслед за возлюбленным Сыном к кресту. Если ты спрашиваешь, что было на сердце у меня и как я держалась, то выслушай и, насколько сможешь, пойми, хотя ни единому из когда-либо рожденных сердец сего не дано уразуметь до конца.

Смотри, любое страдание, когда-либо овладевшее каким-нибудь сердцем, оно — словно капля в сравнении с морем пред лицом безмерных страданий, испытанных тогда материнским сердцем моим. При этом пойми: чем любимей возлюбленный, чем он милей и дороже, тем нестерпимей его утрата и смерть. Где, увы, на земле когда-нибудь рождалось более дорогое и где видели более достойное обожания, чем единственный, дражайший Возлюбленный мой, в Котором для меня было все, что может дать этот мир? Я уже прежде умерла для себя, жила только в Нем, а теперь, когда был убит мой прекрасный Возлюбленный, от Меня вовсе ничего не осталось. А поскольку единственный Возлюбленный мой оставался единственным, любимым больше всего, что достойно любви, то и единственное страдание Мое тоже оставалось единственным, страданием большим всякого другого страдания, известного по рассказам. Прекрасный и ласковый Его человеческий облик был для меня радостным зрелищем, и Его достославная божественность веселила мне взор. Размышлять о Нем было отрадой моего сердца, беседовать о Нем было для меня утешением, внимать Его дружелюбным словам было для меня все равно, что слушать звучание струн. Он был зерцалом моего сердца и для моей души наслажденьем. Небесами, землей и всем, что обретается в них, обладала я в Нем. Смотри, когда Я увидела Возлюбленного моего повешенным в смертельной нужде, о, что это было за зрелище, увы, какой вид! Как обмерло во мне мое сердце, во Мне умер мой разум! Я обессилела, и меня покинули все мои чувства![507]

Я возводила очи горе, но не могла прийти на помощь моему любимому Чаду; опускала их долу, но видела тех, кто жестоко истязал Его предо мной. О, сколь тесным для Меня стало тогда все царство земное! И вот лишилась я своего сердца, у меня пропал голос, и в одночасье я утратила силы. А пришедши в себя, возвысила свой хриплый стон и, печально обращаясь к любезному Чаду, помимо прочего изрекла такие слова: «Увы, мое Чадо! Увы, Чадо мое! О, изобильное радостью зерцало моего сердца, глядя в которое я часто исполнялась веселья, теперь вижу я, как Ты скорбно висишь предо мною! Увы, клад, ценнейший всего этого мира, моя мать, отец мой и все, что может измыслить сердце мое, забери меня вместе с Собой! На кого Ты хочешь оставить Свою скорбящую Мать? Увы, Чадо мое, кто даст мне умереть за Тебя и принять вместо Тебя горькую смерть?[508] Увы, страдание и скорбь Матери, утратившей Любимого ею. Я лишена всякой радости, любви и утехи! Ах, вожделенная смерть, к чему щадишь ты меня? Возьми, возьми вместе с Сыном и несчастную Мать, которой жизнь горше, чем смерть, ибо я вижу, как Тот умирает, кого душа моя любит!»

Послушай, когда мне было столь тяжко на сердце, меня весьма благостно утешил мой Сын и сказал, помимо прочего, такие слова: «Иначе человеческий род спасен быть не может». В третий день собираясь воскреснуть, явиться мне и апостолам, Он говорил: «Жена, оставь свой плач! Не рыдай, Моя прекрасная Мать! Я тебя не брошу во веки». И вот, когда Он благостно утешил меня и передал на руки апостолу, любимому Им и стоявшему тут же с сердцем, исполненным скорби — причем эти слова так мучительно и жестоко проникли в меня, что, подобно мечу заостренному, насквозь пронзили мне и сердце, и душу, — то даже ожесточенных людей посетило немалое сострадание ко мне. Распростерла я руки и воздела ладони, желая в сердечной тоске обнять Возлюбленного моего, но не смогла этого сделать. Из-за охватившей мое сердце скорби я падала — не помню уже сколько раз — ниц под крестом и потеряла дар речи. Когда пришла я в себя, то, не в силах ничего изменить, стала целовать Его кровь, стекавшую из струпьев и ран, так что, испачкавшись ею, мои поблекшие уста и ланиты окрасились в красное.