После этого, немногое время спустя, Бог посетил духовную дочь долгими и тяжелыми хворями, так что своим телом она оставалась слабой и беспомощной вплоть до самой кончины. Она сообщила Служителю, что с ней вышло так, как он предвещал. И он написал ей в ответ: «Любезная дщерь, Бог посетил не только тебя, но в тебе Он нанес рану и мне. Ибо отныне у меня нет более никого, кто бы, с подобным же рвением и с такою же божественной верностью, мне помогал завершать мои книжечки, как это делала ты до тех пор, пока была здорова. Посему Служитель усердно молил о тебе Бога, чтобы — если будет на то Его воля — Он возвратил тебе здравие. Поскольку же Бог не пожелал его вскоре услышать, он осерчал на Него, как порою это случается между друзьями, обещав никогда больше не составлять о возлюбленном Боге ни одной книжки, и с досады решил оставить свое обычное утреннее приветствие Богу[187]
, если Он тебя вновь не сделает здравой. Но, когда в непокое своего сердца Служитель, по своему обыкновению сидя, остался в капелле, его покинули чувства, и ему показалось, что в капеллу вошло и встало пред ним воинство ангелов. Утешая его, они воспели ему небесную песнь, ибо знали, что в это самое время он пребывает в особом страдании, и спросили его, отчего это он так печален и не желает им подпевать. И тогда-то Служитель поведал им о том беспорядочном отвращении, которое он возымел по отношению к любезному Богу, поскольку Бог не услышал молитв о твоем здравии. Но ангелы ему посоветовали оставить все это и так не скорбеть, ибо Бог послал тебе сию тяжелую хворь ради [твоего] наилучшего. Пусть она будет твоим крестом в этом времени, чтобы стяжать тебе здесь великую благодать и в Царстве Небесном награду сторицею. Посему, дочь моя, будь терпелива и прими свою болезнь просто как дружеский дар милостивого Бога».Глава XXXVI
О детском благоговении молодого новоначального человека
Больная духовная дочь однажды попросила Служителя, когда он туда приходил[188]
, желая навестить ее в хвори, чтобы он ей рассказал что-нибудь о божественных вещах, что не было бы слишком серьезно, но что богобоязненному сердцу было бы отрадно услышать. И вот он стал ей рассказывать о своем благоговении в детстве и говорил так.В молодости, еще в расцвете сил, у него долгое время было такое обыкновение — когда, вскрыв вену, он выпускал из нее кровь, то в тот же час у креста обращался к Богу, вытягивал вперед израненную руку и говорил, глубоко воздыхая: «Ах, Друг мой сердечный, рассуди Сам: обыкновенно возлюбленный стремится к любимой, когда ему ради доброй крови отворяют вену. Но Ты же, милостивый Господи, знаешь, что у меня нет иного возлюбленного кроме Тебя одного. Посему прихожу я к Тебе, дабы Ты благословил мне сию рану и сотворил добрую кровь».
В те же дни своей молодости, когда он постригал свои волосы — а лицо его в это время было красивым, свежего и румяного цвета, — он устремлялся к прекрасному Господу с такими словами: «Ах, возлюбленный Господи, будь мои лик и уста такими же алыми, каков вид у всех красных роз, то и тогда Служитель Твой хранил бы их для Тебя и не отдавал бы их никому другому. Поскольку Ты один, любезный Господь, смотришь на сердце, невзирая на внешнее[189]
, то вот сердце мое являет Тебе знак любви, дабы с ним обращаться мне только к Тебе и ни к кому, кроме Тебя».Когда Служитель надевал на себя новое платье или новую рясу, то сперва отправлялся в свое обычное место и молил Владыку небесного, Который даровал ему это самое платье, чтобы Тот ниспослал ему в нем спасение и счастье и помог носить его в согласии со Своей дражайшей волей.
До этого в детстве у Служителя была такая привычка: когда приходило прекрасное лето и появлялись первые цветочки, он воздерживался от того, чтобы сорвать или даже притронуться хотя бы к одному из них, покуда не сможет сначала приветствовать первым из них свою духовную возлюбленную: нежную и убранную розами Богородицу-Деву. Когда же, как ему мнилось, наступало время, то, погруженный в мысли о любви, он срывал цветы, нес их в келью и свивал из них венок. Затем шел в храм либо в капеллу нашей Владычицы, и, преклонив пред возлюбленной Госпожой благочестиво колена, вешал на ее образ венок с такими мыслями: «Поскольку она — прекраснейший из цветов, а равно летняя утеха его сердца, то пусть не отвергает с презрением цветы от своего Служителя»[190]
.