Читаем Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик полностью

Булгарин не сомневался, что восстание против Российской империи является бессмысленным мятежом, поэтому он пытался продемонстрировать, что большинство поляков не одобряет борьбу с Россией. Уже в январе в «Северной пчеле» появилась информация о поляках, которые приезжали в Петербург, чтобы заявить о своей верности престолу, например о генералах А. Рожнецком и В. Красинском или о сенаторе князе М. Яблоновском[1016]. Долгое время газета рисовала картину мятежа узкой группы заговорщиков, пошедших наперекор мнению большинства поляков.

С точки зрения восставших, Булгарин был изменником, сотрудничающим с оккупантами независимой и частично восстановленной Польши. В 1830–1831 гг. такое мнение было характерно для относительно небольшой группы людей, ведь даже некоторые участники восстания считали войну с Россией безумием, которое в результате приведет к падению Царства Польского. Однако с каждым годом восстание все больше мифологизировалось. Этому было много причин: эмиграция польских элит в Западную Европу (так называемая «Великая эмиграция»), ссылка поляков в Сибирь, литература романтизма, прежде всего произведения Адама Мицкевича и Юлиуша Словацкого, а позднее восстание 1863–1864 гг., во время которого восставшие ссылались на своих предков-патриотов, погибших в борьбе за освобождение родины[1017].

Булгарин считал, что народ, который получил от российского императора конституцию, сейм и другие права, о которых русские могли только мечтать, не должен начинать восстание. После восстания 1830–1831 гг. многие поляки начали считать Булгарина «чужим», русским писателем. Он хорошо вписался в стереотип поляка-предателя, ренегата и коллаборациониста – врага независимой Польши.

Время восстания является пограничным для репутации Булгарина в Польше также из-за других причин. Булгарин в 1831 г. покинул Петербург и поселился в Карлове, ограничил свою редакторскую деятельность и практически перестал высказываться на тему польско-русских отношений. Он понимал, что большинство поляков считает линию «Северной пчелы» во время восстания проправительственной и тем самым осуждает его как изменника. До 1830 г. «Северная пчела» могла вызывать у поляков, знающих Булгарина, чувство гордости или зависти, но никто не думал о нем как о ренегате. Только с Ноябрьского восстания, когда оказалось, что польско-российский эксперимент не удался[1018], на поляков, служащих в России, начали смотреть с большим подозрением. Булгарин, сотрудничающий с III отделением и издающий официозную газету, легко попадал в категорию изменников.

Немаловажна для репутации Булгарина в Польше была также оценка его деятельности и творчества русской элитой. Фигура Булгарина всегда вызывала много споров, но до 1830 г. в России он считался одним из самых талантливых литераторов. Он был принят в литературных кружках и салонах, его дом посещали Пушкин и Грибоедов, его произведения включались в лучшие альманахи, читатели ценили его мнение, а писатели ждали оценки своих произведений в «Северной пчеле». Ситуация изменилась после обвинения Булгарина Пушкиным в плагиате из «Бориса Годунова». Это было началом борьбы «Литературной газеты» с «Северной пчелой» и одновременно Булгарина с Пушкиным за звание лучшего писателя России[1019].

С 1831 г. Булгарин успешно дистанцировался от встреч с поляками. В Дерпт их попадало относительно мало по сравнению с Петербургом, и те, кто оказывался в Лифляндии, не желали встречаться с Булгариным, которого считали изменником. Известны два сообщения поляков, которые виделись с ним близ Карлова.

Во время встречи с писателем Фредериком Скарбеком Булгарин подчеркивал, что является поляком, заодно заявляя: «Я служил Польше как военный, поскольку сражался в Испании в Привисленском легионе, таким образом, я заплатил свой долг родине и полностью с нею рассчитался. Затем я поселился в России, получил там чин и заработал немалые деньги, редактируя газету и издавая свои сочинения на русском языке, в результате чего стал рьяным русским в благодарность стране, в которой сделал состояние, но ныне я и с Россией уже в расчете и могу себе позволить спокойно отдыхать»[1020].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

История / Философия / Образование и наука / Документальное / Биографии и Мемуары