Фабрика мертвецов

— Вот и деревня! — из седла обернулась к нему Зинаида.

Деревня была мертвой.

Глава 17

Деревенское радушие

Дзонг-дзон-дзонг… — позванивали копыта паро-коня. Клац-клац-клац… — паро-кот ступал почти бесшумно, лишь легкое клацанье слышалось, когда стальные когти погружались в плотно утоптанную землю деревенской улочки. Дыр-дыр-дыр… — от паро-телеги было больше всего шуму: она фырчала, как простуженный еж, и дрожала, будто насмерть перепуганная, еще и подпрыгивала на каждой колдобине. Автоматоны въехали в узенькую немощеную улочку, по-змеиному вьющуюся меж плетеных заборчиков. За ними, в обрамлении ярко-желтых подсолнухов сияли на солнце чисто выбеленные хаты под золотистыми соломенными крышами… и совсем уж нестерпимо сверкали широкие полоски соли, зачем-то опоясывающие каждый беленый домик.

Митя невольно крякнул — учитывая цены на соль, тут, пожалуй, просыпано целое состояние! И он знал лишь одну ситуацию при которой простые люди шли на эдакие траты.

Деревенька казалась написанным ученической рукой пейзажем: яркие, до боли, краски… и ни одной человеческой фигуры, оживить композицию. Ни ребенка, выскочившего на улицу, чтоб подивиться на автоматоны. Ни старухи, выглядывающей из-за плетня, ни любопытной молодки, до пояса высунувшейся в окошко. Только маленькая фигурка промелькнула на другом конце улицы — взвился край пестрой юбки, яркая лента — и девчонка исчезла.

— Они что здесь, все умерли? — Митя покосился на соляные полосы и кончиками пальцев невольно огладил прячущийся под манжетой посеребренный клинок.

— Остап Степанович здешнее быдло в строгости держит. — со странной смесью удовольствия и зависти процедил поручик. — Безделья не любит.

«И собак». — подумал Митя, внимательно разглядывая с высоты паро-коня очередную дворовую конуру за плетнем: как и предыдущие — пустую. Рядом валялась цепь с ошейником, уже изрядно проржавевшая. В сочетании с солью вокруг домов и тревожно-алых колец маков у каждого плетня — наводило на размышления. А ведь он уже слыхал про некоего Остапа Степановича.

— Ну-с, и зачем мы сюда приехали? — насмешливо поинтересовался младший Шабельский.

«Затем, чтоб госпожу Штольц увидали в большой компании, да на одном автоматоне не с Петром, а с Зинаидой Шабельской, и могли рассказать об этом мужу». — мысленно усмехнулся Митя.

— Я… ужасно хочу пить! — нервно теребя манжет кремового платья, пролепетала Анна.

— Полагаю, кофейни или кондитерской с открытой террасой, где можно выпить прохладительного, здесь нет? — мученически вздохнул Митя. «Не стоит глядеть на меня как на умалишенного, господа и дамы. Я же сам сказал „полагаю — нет“».

— И без кофейни обойдемся. — поручик перевесился с седла паро-коня и дотянулся хлыстом до ближайшей ставни. — Эй, есть кто в доме? Принесите попить!

Из-за ставни раздался долгий протяжный стон, исполненный такой муки, что даже хлыст в руках у Шабельского дрогнул. Послышался мелкий, вороватый топоток ног, быстрый задушенный шепот… и снова тишина.

— Открывайте! Что там у вас происходит?! — возвысил голос поручик.

Митя передернул плечами: он вовсе не был уверен, что хочет это выяснять. А то ведь и меры принимать придется, не сможет же он просто взять и уехать? Или… сможет? Это было бы разумно…

За дверями снова завозились… выскочившая на крыльцо крепко сбитая тетка наскоро поклонилась:

— Та ничого, панычи, бабуня там моя старенька, хворает, а шо ж, старость — не радость, ось, допомогала панночке ведьме бабусю отваром напоить, а вы, панычи, небось, пыты хочете? Як, вгадала, так, вгадала? А ось вам молочка! — и рассиявшаяся от собственной догадливости как красное солнышко, тетка подняла на вытянутых руках прижатую к груди посудину.

Фарфоровую, сине-голубую ночную вазу с золотым вензелем — тем же самым, что красовался над воротами их с отцом новой усадьбы. До краев наполненную молоком.

Молчание накрыло собравшуюся у плетня компанию — кажется, даже автоматоны притихли.

— Мисочка гарненька, самая панская, да молочко солоденьке — с утра доила! Не побрезгуйте! — тетка поднялась на носочки, пытаясь всучить ночной горшок Мите в руки.

— Я… пожалуй, все же… побрезгую. — шарахнулся Митя.

— Сперва держите народ в невежестве — а потом брезгуете! — вдруг зло процедил Ингвар и повернулся к тетке. — Оксана! Сколько еще объяснять: ведьм не-бы-ва-ет! Это всего лишь Ammenmӓrchen… бабушкины сказки! И вашей бабушки они не помогут! Вы взрослая, разумная женщина: вызвали бы целителя! Одно наложение рук — и бабушка здорова, а вы вместо этого позволяете каким-то шарлатанкам… обманщицам… заваривать сорняки!

— Ничого не сорняки, гарни травки: на заре собраны, на росах стояны. На тех травках бабуня вже третий год живет, и ничего, слава Господу, Предкам да панночке-ведьме. А на целителя звидки ж у нас гроши, панычу Ингвар? Целители — паны поважни, самой Живы-Матиньки внуки. Они инших панов пользуют, а не старых бабок по деревенским хатам.