— Теперь я вижу, Псалм. Её будут любить... но, в отличие от сестры, её также будут бояться. В её копытах будет сосредоточена вся власть Селестии, но у неё не будет нужды пользоваться ею. Ошибки... сомнения... неопределенность... именно они воцарятся с началом её правления, и не будет ничего, способного остановить их. Ничего, по меньшей мере, в течение нескольких веков. — Он вздохнул и закрыл глаза. Казалось, будто им овладело какое-то странное спокойствие, его голос обрел уверенность. — Словно я могу видеть каждое мгновение грядущего тысячелетия, великого, но в то же время ужасного и кровавого. Тысячелетие, полного кровопролития... смертей... предательства. История гарантирует это, события, бесконечным циклом созидаемые снова и снова по всему миру. Это будет кошмар, Псалм. Я ясно вижу это... будто это уже случилось и стало мифом. Прошлым. Сухим. Мертвым.
Он покачал головой и хриплым шепотом произнес:
— Я никогда ни в чем не был так уверен, Псалм, — его голос напоминал пар, бегущий по трубам, когда он говорил с нотками грустного смирения, — Поэтому я спрашивал себя, не будет ли лучше... милосерднее... не дать этому случиться? Попытаться обеспечить как можно более быстрый и неизбежный провал этой затее, чтобы спасти души и сердца как Эквестрии, так и Луны от этого мрачного будущего? Или я должен проявить смелость и постараться направить кровавую катастрофу в сторону пусть неизвестного, но благоприятного исхода? Что будут значить сотни... тысячи... миллионы погибших по прошествии тысячелетия и больше? Что такого в нескольких хладнокровных предательствах, если мы все будем много лет мертвы? — Он поежился, снова разразившись надрывным кашлем и выплевывая в бутылочку очередную порцию розовой мерзости, затем вздохнул. — Воистину, смерть была бы избавлением, хоть и трусливым, но все же избавлением от бесконечного количества вопросов, роящихся у меня в голове.
В конце концов он расслабился, и Псалм слегка улыбнулась.
— Ух... эти монологи что, побочные эффекты от яда, профессор?
Попытка пошутить удалась. Он улыбнулся в ответ.
— Я умираю. Это отлично оправдывает излишнюю склонность к драматизму. — Затем он рассмеялся, немедленно зайдясь тяжелым, влажным кашлем. Сплюнув еще порцию розовой слизи, он вздохнул. — Вот только я не знаю, что мне делать.