Фантастический Калейдоскоп: Ктулху фхтагн! Том II

А на лбу твари виднелся огромный глаз, прикрытый тяжелым веком. Вот оно дрогнуло и поднялось, открывая похожее на рыбье око. В его взгляде было что-то чудовищное – безграничная, колоссальная злоба и ненасытный, вселенский голод. Черные, как ночь, вихри вращались в ужасном оке, парализуя и сковывая людей, оказавшихся не в силах тронуться с места.

Вырвавшийся из пасти оглушительный хохот сотряс пирамиду до основания – и в тот же миг легионеры качнулись вперед, полностью утратив волю к сопротивлению. Очертания твари вновь расплылись в черное облако, целиком накрывшее воинов – и тут же словно растаявшее в воздухе. Забрала шлемов прояснились, и в них отразились застывшие, будто окаменевшие, лица легионеров. Лишь одно отныне выглядело в них живым – одинаковые глаза, наполненные маслянисто-черной тьмой.

Спустя некоторое время Первый Марсианский Легион покинул пирамиду, словно кучка сомнамбул направляясь в сторону доставившего их звездолета. Впереди шло существо, что ранее звалось Митридатом Корнелием Хеллборном, и в глазах его, как и у всех бывших легионеров, переливался все тот же мрак. В нем воплотился неизмеримый Голод черной бездны, из которой пришел Ксаксаклут. Этот голод его новые рабы несли в ожидающий своих героев Империум.

Бонус

Щупальца в бездне,

Книгу сжимают во мгле.

Томик Лавкрафта.

Влад Волков.

Скрипачка

Марина Румянцева

Покусывая сухую травинку, я смотрел на окно чердака. Ставни глухо постукивали на ветру, сбрасывая завитки краски.

Придерживая кепку, обернулся на жёлтое поле пшеницы.

– М-да…

Бросил стебелёк травы на тропинку, зашагал к дому, проклиная вчерашнюю ночь и в тоже время испытывая жгучее желание вновь увидеть…

Покупая старый дом, я надеялся тихо отсидеться. Рисовать унылые сельские пейзажи, бросить пить и ждать, пока уляжется скандал в галерее.

Правда, с выпивкой вышла промашка: глухомань оказалась слишком глухой и развлечения в итоге, сводились к одному – каждый вечер я напивался вдрызг.

Но вчера ночью странный звук привлёк моё внимание. Неведомая мелодия звала подняться на чердак.

Под ногой скрипнула первая ступенька. Вторая, третья.

Звуки то шепчут, то кричат, то ближе, то дальше. Невесомые руки касаются рукавов, поддерживают, ведут.

Дверь на чердак распахнулась, наружу хлынул белый туман. Холод. Изморозь в мгновение ока покрыла дверь, стены, пол.

Изо рта вырвалось облачко пара. Под ногами скрипнул снег.

В маленькое чердачное окно я увидел скрипачку. Она самозабвенно играла в окружении снега.

Белые пальцы, острые плечи. Лицо, застывшее в неизбывной муке.

Поражённый, я не мог отвести взгляд.

Как она играла! Смычок летал над струнами, вырисовывая неземную мелодию.

Но тут скрипка взвизгнула, окончательно оглушив меня. Окружающий мир перестал существовать, я видел лишь белые пальцы, снег и смычок. Всё вертелось, крутилось, а белые нити пришивали ко мне что-то большое и чёрное.

Проснувшись в своей постели, я ещё долго не мог прийти в себя. Смотрел на тонкую занавеску, которая колыхалась от ветра, и не верил в реальность происходящего.

Когда вечером вновь зазвучала мелодия, я был готов. Вбежал по лестнице, рванул дверь на чердак и вновь застыл.

Скрипачка играла для меня. Мелодия звучала пронзительнее, тревожнее. То мягко струилась, то бежала, на самом пике скатываясь вниз, в глубокую пропасть.

Во всём мире не было ничего, ничего, кроме скрипачки, снега и чёрного неба за спиной.

Мелодия обволакивала, и в этом странном экстазе я проводил ночь за ночью.

На утро я не испытывал усталости, делая набросок за наброском, как одержимый. Не ел и не спал, днём рисовал, а ночью слушал странную, дикую мелодию.

Наслаждение, экстаз, эйфория.

Безумие.

Дни сливались в один бесконечный хоровод, и вот уже мелодия не отпускала меня ни на миг.

Белое, чёрное. Бумага, холст, краска.

Взмах кистью. Здесь. Чёрный. Экспрессия!

Больше движения, больше!

Мелодия всё звучит. Звучит, звучит!

Но однажды всё кончилось. Хорошее вообще заканчивается быстро.

В последний день скрипачка не играла, её руки безжизненно висели вдоль тела, а на лице застыла маска безысходности.

Тьма лезла наружу.

Всё, как на моих рисунках: чудовищные щупальца лезли в окно чердака. Чёрные тени заполонили дом и потекли дальше, пожирая реальность.

А я смотрел на скрипачку и думал, что зря не напился той ночью, или ещё раньше, в галерее, зря не дали отрубить себе руку.

Ктулху

Влад Волков

Под грудой непроглядной толщи вод,

Во мраке вязком, словно в подземелье,

Спит Ктулху, времени не зная ход,

Лелея сны свои о пробуждении.

Таится в той беззвёздной глубине,

Полипами покрыт несчётным войском.

И терпеливо ждёт, пока вовне

Сменяются и эры, и эоны.

Вокруг лишь копится многовековый ил,

Спускаются останки прошлой жизни,

Скелеты чудищ, кто когда-то жил,

Рыб, ящеров и раковины слизней

На кладбище покоятся при нём.

А он, как страж эпох, могильным камнем,

Как памятник всем тем, кто уже мёртв,

Спит бездны колоссальным изваяньем.

Как щупальца раскинется молва,

Как яд, терзает страх людские души.