Фантастический Калейдоскоп: Ктулху фхтагн! Том II

Оно издало невообразимый рёв и скользнуло назад. А я, слыша одно биение сердца в ушах, выпрыгнул через разбитое ранее окно и бежал. Бежал без остановки и, не оглядываясь назад, бежал через затхлые улицы безымянного поселения, бежал от ядовитых миазмов, источаемых иноземными тварями. Бежал от кошмара и попыток вспоминать их богомерзкий облик оживших не то губок, не то полипов, не то тошнотворной смеси неких морских организмов, названий которым не мог бы найти даже я. А в спину мне доносилось заунывное: «Имрояр! Имрояр!».

Но самое страшное – то, что среди монстров, прибывших из космических бездн, ужасающих беззащитный и уязвимый разум, я явно различил недавних людей.

Спустя месяц я начал замечать первые изменения: четыре шрама на моей шее рассосались, оставив после себя лишь неровные покраснения; аппетит почти полностью пропал, так что я мог не есть днями и не ощущать себя скверно; во снах мне стали являться загадочные и удивительные места – несомненно прекрасные, как я был уверен, и пробуждающие псевдовоспоминания; кожа на моём теле в некоторых местах приобрела новую фактуру, напоминая теперь губку, и серела; белки глаз пожелтели, и я больше не мог без острой рези смотреть на яркий свет.

Затем во снах я услышал голос моего погибшего лучшего друга. Он призывал меня к себе, вернуться на север, и я точно знал, что завтра же, не взяв с собой ничего, направлюсь туда.

Адам

Геннадий Негагарин

Я слышу их крики даже сидя в коридоре. В каждой палате кто-то заперт: для них тюрьма это четыре стены или их собственный разум, для меня – это тело, а боль – мой неотступный конвой.

Психов я видел предостаточно: растрепанные тощие девицы, плачущие при виде столовской еды; безумные старики, не помнящие даже своего имени; молчаливые женщины с мешками под глазами и взглядом мертвеца; дружелюбные и разговорчивые мужички, чем-то похожие на старых соседей, разговаривающие сразу с десятком невидимых собеседников; и буйные, которых удавалось увидеть лишь мельком, когда их проводили по коридорам. Только вот мне известно, что лекарство от моего безумия – это точно не транквилизаторы.

Они постоянно со мной. Постоянно внутри моей головы, с тех пор, как мы застряли рядом с этим проклятым астероидом.

Я знаю, чем дольше мы здесь находимся – тем хуже.

Назойливое бормотание прерывает мысли – эти голоса не внутри, они снаружи. Две молоденькие медсестрички болтают недалеко от меня.

Медперсонал переговаривается между собой, но они никогда не обращают на меня внимания:

– Ты знаешь, что там произошло? Целая колония просто свихнулась!

– Все засекречено, Николь, – медсестра пододвигается ближе к подруге и понижает голос, – но я слышала, как офицеры говорили, что шахтеры пробурили какой-то карман с газом, вызывающим галлюцинации…

– И поубивали друг друга? Брось, это бред какой-то, – другая девушка мотает головой, не желая верить в эту чушь.

Правильно: не стоит верить в глупости. Это никакой не газ.

– Что-то не сходится… Почему тогда спятили остальные колонисты?

Мои губы кривит усмешка – шахтеры пробурили не карман с газом, а кварцевое ядро астероида. Ясно помню этот момент – хрустальные грани кристалла разлетаются пылью, выпуская наружу слепящий Свет…

Мне удалось увидеть его лишь мельком, но Артур видел его очень хорошо – он стоял слишком близко. Перед тем, как обезумевшие шахтеры разорвали его на части, он вырезал себе глаза.

Его крик все еще стоит у меня в ушах.

Теперь все мы заперты внутри железной коробки дредноута, болтающейся на орбите проклятого астероида, под бдительным оком медперсонала. Но каждый из них – колонистов, федералов и медиков – каждый сумасшедший.

Они слышали эти голоса. Голоса внутри кристалла, миллионы лет сокрытые в недрах астероида. Слышали, но ничего не сделали

.

Шрамы на запястьях саднят под бинтами. Мне вкололи успокоительное, перевязали раны и устроили беседу с психиатром. Ведь я находился в «шоковом состоянии». Никто не хотел разбираться – попытка суицида мелочь в сравнении с тем, что творилось в колонии. Им нет до меня никакого дела: на моей медкарте стоит метка «не опасен». Доктора, которым следовало облегчить мои мучения, не захотели понять, почему я резал вены поперек, а не вдоль – не по незнанию, нет. Мне нужно было привлечь их внимание, показать степень моего отчаяния: нельзя больше ждать – они заберут наши тела!

Кажется, я уже не живу. Наверное, человек внутри меня умер сразу, как им удалось пробурить ядро: я чувствовал, как с вгрызанием каждого витка бура в сердцевину астероида, мой разум угасает, как фотография на старой пленке, – медленно выцветает, пока однажды совсем не пропадет.

Не хочу больше слушать психиатра, который в очередной раз попытается воздействовать на мою сознательность при обходе: «подумайте, каково будет вашим близким», «скоро это все закончится, и вы отправитесь домой». Не хочу оставаться в этом месте дольше, чем положено их бестолковыми протоколами. Меня и так уже почти нет. В одном врач прав – скоро все закончится.

Но никто из них не знает, как.