Фантастический Нью-Йорк: Истории из города, который никогда не спит

Я встретил Мишке зимой тысяча восемьсот семьдесят первого года. Он стоял на коленях и агукал ребенку. Ребенок сидел на коленях у матери, пухленькой молодой женщины, по выражению лица которой было ясно, что она не знает, как реагировать на здоровяка, тыкающего мозолистым пальцем в щечку ее малыша. Женщина зашла в таверну несколько минут назад и, перекинувшись с хозяином несколькими резкими репликами, уселась за стол. Женщины в нью-йоркских тавернах были редкостью, и ее появление вызвало небольшой ажиотаж. Но преклонившего колени мужчину интересовала не женщина, а исключительно ее ребенок. Младенец ничуть не возражал против поведения своего нового «друга», смеялся и махал ручонками, стараясь поймать щекочущий его личико палец. После нескольких попыток ему это удалось – он ухватился за бревноподобный палец, который не поместился в детскую ручку целиком. Мужчина с удвоенной энергией принялся играть с малышом и начал что-то взволнованно говорить на польском с примесью каких-то непонятных цокающих звуков. Я узнал кресовый говор, похожий на мазовецкий диалект польского языка, на котором говорили на моей родине, и меня охватила ностальгия. Тут подошел другой мужчина и сурово взглянул на поляка, но женщина тут же разразилась в адрес пришедшего гневной тирадой на английском с ирландским акцентом. Она так тараторила, что я ничего не смог разобрать. Женщина с мужчиной и ребенком ушли, и верзила-поляк поднялся с колен.

Я приехал в Америку недавно, и меня все еще напрягало новое и необычное окружение. Ночевал я в комнатушке над таверной на Нассо-авеню, деля ее еще с пятью незнакомыми мужчинами. Судя по всему, местные традиции не предусматривали, что мы должны были познакомиться, и мы относились друг к другу как к чужакам, даже несмотря на то, что спали бок о бок, едва не соприкасаясь. Порой казалось, что в Америке людям законодательно запрещалось знакомиться и дружить. В Гринпойнте, районе Бруклина, где я жил, в основном селились немецкие и ирландские эмигранты. Были и поляки, и редкие представители еще десятка национальностей. Куда ни глянь были непохожие на меня люди, и я чувствовал себя пресноводной рыбешкой, заплывшей в большое соленое море. А этот новый человек, несмотря на знакомый язык, выглядел чуждым даже в этой стране чужаков. Подобно грубым столам и стульям вокруг, он был будто сколочен плотником-неумехой. Криво выпилен, неотесан, нескладен – словно наспех сбит гвоздями. Нос у него был кривой, один глаз больше другого. Он давно не брился, а волосы, казалось, были обрезаны ножом. Лицо его было морщинистым, но возраст не поддавался определению.

Я сидел за длинным столом в паре метров от ожидавшей мужа ирландки. Когда мой соотечественник встал, я окликнул его по-польски, пытаясь перекричать шум и гам.

– У тебя, должно быть, дома свой малыш?!

Еще не договорив, я понял, что зря это сказал. Мужчина взглянул на меня. Ни один мускул не дрогнул на его лице, но он заметно побледнел и осунулся. Взяв свободный стул, он сел напротив и уставился на меня с выражением, которое я счел пугающим, пока не понял, что смотрит он вовсе не на меня. Он вообще ни на кого не смотрел. Наконец он повел широченными плечами, словно скидывая с них тяжелую ношу, повернулся, позвал хозяина по имени и заказал водки и капустняк. Когда бутылка появилась на столе, он налил себе стакан до краев и осушил его в два глотка. Лишь тогда он обратил внимание на меня. Его глаза пристально изучали мое лицо.

– Мазовшанин, – угадал он область, откуда я был родом. – Варшава?

– Кутно, – уточнил я и по американскому обычаю протянул руку. – Стефан Дудек.

Собеседник пожал мою руку.

– Мишке, – представился он. За все время нашего знакомства я так и не узнал его имени – только фамилию.

Принесли суп и краюху хлеба, и Мишке принялся есть. Несколько минут он даже не взглянул на меня и не произнес ни слова, и я уже решил было, что он обо мне забыл, и я не добьюсь от него больше, чем пары слов.

Но тут он оторвался от еды и указал на миску пальцем.

– Это я научил здешнего повара готовить капустняк, – сказал он. – Получается недурно. – Он снова повернулся и попросил у хозяина еще миску супа «для земляка», после чего осмотрел меня с головы до ног. – В порту работаешь?

Я кивнул.

– Крепкий ты парень, здоровый, – Мишке перешел на английский, и я подумал, что эту фразу он часто слышал в свой адрес от других.

Он снова наполнил стакан и осторожно, можно даже сказать, неподобающе для такого здоровяка, глотнул водки.

– Хочешь зарабатывать по два двадцать пять в день? – спросил он. – Пойдем завтра со мной, я тебе работу на мосту подыщу.

Должно быть, я состроил какую-то глупую рожу, потому что Мишке расплылся в улыбке. В порту я зарабатывал куда меньше двух долларов и двадцати пяти центов, но…

– На башнях? – спросил я, живо представляя головокружительную высоту недостроенных башен Бруклинского моста, которые были выше любого виденного мной рукотворного сооружения.