Фантомный бес

— Не исключено. Вот когда телескопы найдут такую звезду… превращающуюся или уже превращенную в точку. Боюсь только, поздно будет. Впрочем, их может смущать и его широта. Как принято говорить, разбросанность. У него множество блестящих работ по разным направлениям. Ну не любит он их доводить до предельного финала. Такой характер. Но эта же закончена. Математика такая круглая, от нее словно лучики отскакивают.

— Вижу, ты высоко его ценишь?

— Не то слово. Но широта его иногда и меня пугает. Рядом с ним я чувствую себя таким тюфяком… Знаешь ли ты, что он «Бхагавадгиту» прочитал в оригинале и помнит наизусть? Нередко бормочет на древнеиндийском. Словно он посланник оттуда. Жуть! Вот эти его интересы и не дают ему сосредоточиться на чем-то одном. Он слишком романтик. Начинает внушительные дела, но, не закончив, затевает еще более значимые.

— Погоди, как же ему доверили такой серьезный проект?

— Откуда ты знаешь? — спросил Эйнштейн, блеснув глазами.

— Ты сам говорил.

— Я? В самом деле? Когда же это?

— Я уже и не помню. Месяц назад. Два. Три. Помнишь, он приезжал?

— Побери меня черт! Я большой болтун.

— Не без этого. — Марго улыбнулась. — Но в данном случае это не имеет значения. И совсем не опасно. Не стоит тревожиться, дружок.

— Я сам удивился, когда его назначили. Но знал, что Роберт справится. Он на редкость умен, схватывает на лету. Ему только надо собраться. Хотя бы на время. Уверен, он способен и на большее. Впрочем, я в эти их дела не лезу.

— Почему?

— Это моя принципиальная позиция. Советом иногда помочь могу. Но напяливать на себя халат секретного сотрудника — извините!

— Ну, где-то я тебя понимаю. Однако же идет война. Жестокая схватка людей с нелюдью.

— В этом все дело, — вздохнул Эйнштейн.

Сталин и академики

Сталину доложили, что на его имя пришло письмо от лейтенанта Флерова, молодого физика, работающего при штабе Восьмой армии.

— И что в письме? — поинтересовался вождь.

— Лейтенант сообщает, что в зарубежных научных журналах, которые ему доступны, перестали печатать статьи по атомной и ядерной проблематике.

— И что это значит? — спросил Сталин.

— Он полагает, что в этой области ведутся секретные работы. Оттого и закрыли.

— Вот как, — на секунду задумался вождь. — Похоже на то.

И тут он вспомнил загадочную улыбку Черчилля.

— Допустим, англичане работают над секретным оружием. Как узнать? Ведь прятать секреты они мастера. Запросите, нет ли чего об этом у нашей разведки.

На следующий день на стол Верховного главнокомандующего вывалили целую кучу донесений. Из Америки. Из Англии. Неупорядоченных и не слишком понятных. В том числе несколько сообщений от какого-то Фукса. Но вникнуть в эти бумаги никто из профессиональных разведчиков не смог. Сталин просмотрел несколько страниц, на одной задержался, поднял глаза:

— Ученым показывали?

— Нет, товарищ Сталин. Как можно? Это ж секреты разведки. И приказа не было.

— Хорошо. Пригласите ко мне академиков Иоффе и Вернадского.

Встреча состоялась в тревожное время, когда на нижней Волге войсками Паулюса был почти окружен Сталинград. На Ближнюю дачу в Кунцеве доставили Владимира Вернадского и Абрама Иоффе. Присутствовал и нарком боеприпасов Борис Ванников. Хозяин дачи был хмур. Гости держались настороженно.

— Вам показали материалы? — спросил Сталин.

— Да, я смотрел, — осторожно кашлянув, сказал Иоффе.

— А вы, Владимир Иванович? — вождь повернулся к Вернадскому.

— Да, Иосиф Виссарионович. Мельком.

— Почему мельком?

— В ядерной физике специалистом себя не считаю. Но общий смысл уловил.

— Погодите, это же вы основали в России Радиевый институт?

— Да, было такое. Но сам я занимался радиохимией.

— Допустим. И все же скажите мне, ведут англичане и американцы работу над новым оружием или не ведут?

— Похоже, что так, — сказал Вернадский.

— Определенно ведут, — подтвердил Иоффе.

— И что это за оружие?

— Энергия ядерного распада, — сказал Иоффе. — Она огромна. Мысли об этом витали давно.

— Давно, — задумчиво повторил Вернадский.

— Витали, — сердито сказал Сталин. — Как я вижу, речь идет о практике. А не о каких-то там мыслях. На какой стадии у них работы? Близки к результату?

— Сложно сказать. Но едва ли, — сказал Иоффе. — Пока не верится. Это трудное дело. Архитрудное.

— А немцы могут над этим работать?

— Увы, да, — кивнул Иоффе. — Физики у них сильные.

— А что же мы? — зло спросил Сталин.

Ответа не последовало.

— Почему же вы, ученые, академики, молчали? — Сталин задал вопрос спокойно, но было видно, что он раздражен. — Почему не теребили?

Повисла пауза. Вернадский мог бы сказать, что он неоднократно обращался в правительство по вопросам атомной энергии. Более того, итогом его хлопот оказался организованный в 1940 году под руководством его ученика Виталия Хлопина «Комитет по урановой проблеме». И кое-какие результаты этот комитет уже получил, особенно в радиохимии. Видимо, Сталин об этом не знал. Едва ли ему докладывали. Но Вернадский на сей счет не проронил ни слова.