Фашисты

— Это вполне можно, — кивнула простая русская женщина Антонина Васильевна Каляева. — Только нет никого. Воскресенье же. А чья могила? Родственник?

— Да, отец.

Полина достала сигареты и закурила.

— У меня вот тоже один муж лежит на Украине, другой в Казахстане. Отец в Сибири. Матушка в Кишинёве. Поехала навестить сестру и там и умерла. В семьдесят четвёртом году. Хорошо хоть сынок мой тут рядом лежит. Хожу вот к нему сутки через трое.

Что на это ответить, Полина не знала.

— Ну, пойдём, поищем. Вдруг вспомнишь что–то. Ты же бывала тут раньше?

— Была только на похоронах, — сказала Полина.

Они медленно двинулись по главной аллее.

— Давно приехала? — спросила Антонина Васильевна.

— Сегодня.

— И сразу на кладбище?

— Дело в том, что я сегодня же и уеду.

— Погостила бы, чего бежать.

— Работа.

— Слушай, у тебя же есть родня, правильно? Кто–то знает, где папка твой похоронен?

— С этим сложно.

— Чего тут сложного?

Сигарета догорела до фильтра и обжигала пальцы. Полина высматривала, куда выбросить окурок. Но урн не было.

— Не хочу никого беспокоить.

Охранница резковато остановилась.

— Да как это беспокоить–то? — закричала она. — Родня же! Родная кровь! Они же тебя любую примут. Какое беспокойство? Тут кто у тебя живёт? Мать живёт? Бабка с дедом живы? Тут живут? Кто ещё? Тёти и дяди тут живут?

— Всё очень сложно, — пробормотала Полина.

— Да ты объясни, что сложного? Ой, дочка, послушай ты меня, простую русскую женщину. Не дури. Иди к родным.

— Так вот я и пришла. К отцу.

Антонина Васильевна задумалась.

— Это верно. Ну, идём, поищем папку твоего. Тут налево или направо, не помнишь?

— Не помню.

— Давай налево. Пойдём по часовой стрелке. Ты знаешь, что ворьё так квартиры грабит? Это способ такой. Они ходят по часовой стрелке и роются в вещах. Сынок мне рассказывал. Ой, какой дурак, какой дурак! Мог жить и жить. А теперь чего?

— М-да, — сказала Полина.

— Лежит теперь мёртвый. И разве я его для этого рожала? Вот скажи. Для этого?

— Нет, наверное.

— У тебя дети есть?

— Нет, детей у меня нет.

— Как так, детей нет? А тебе сколько лет?

— Двадцать шесть.

— И нет детей! — ахнула охранница. — Послушай меня. Время–то не цемент, время–то вода. Понимаешь?

Полина тискала в пальцах погасший окурок.

— А вас на посту не хватятся? Может, я одна похожу?

— Замужем? — спросила Антонина Васильевна.

— Нет.

— И не замужем! Да как же так, дочка?! А семья? Семья? Как без семьи–то? Я вон и то с одним дедом перезваниваюсь вечерами. Конечно, замуж я за него не пойду уже. И не позовёт он. Да и пьёт, сволочь. Но от одиночества сердце болит. Знаешь, как от одиночества сердце болит?

— Я понимаю.

— Всё у вас неправильно, у молодых, — сказала отрешённо Антонина Васильевна. — И нас не слушаете. Учишь вас, учишь, говоришь вам, говоришь.

Она ещё что–то говорила, но Полина уже не слышала. Это было невыносимо. В голове стоял сплошной гул. Снова чесалось в ухе. Тошнило. Ей захотелось немедленно умереть. Полина даже представила, как падает, будто срубленное дерево, охраннице под ноги, но та почему–то переступает через тело, не торопясь идёт дальше и говорит, говорит, говорит свою никому не нужную правду.

— Нашла, — сказала Полина тихо.

— Что? Кого? Где?

— Вот.

Она показала пальцем.

— Ну, слава богу! Ступай к нему. Я не буду вам мешать.

Охранница смахнула невидимую слезинку, а может, соринку из глаза и встала в стороне. Полина немного потопталась и подошла к могиле. С фотографии на кресте равнодушно смотрел мужчина. Умер он семь лет назад в возрасте сорока четырёх лет. Звали его Николай Петрович Шубин. Ей стало грустно. Но заплакать не получилось. Впрочем, она и не старалась. Полина села на скамеечку, огляделась, достала сигареты, потом убрала назад. Где–то близко чирикал зяблик. Он ненадолго замолкал и тут же начинал сначала.

«Зяблик, сколько я проживу?» — подумала Полина.

Он молчал, молчал, а затем выдал длинную трель.

Подошла Антонина Васильевна.

— Ну, вот, дочка. И повидала папку. Пойдём, провожу тебя. А отец какой молодой умер, надо же. Сердце?

— Сердце.

— Тут на днях одного военного хоронили. Дали залп боевыми пулями и подстрелили птичку. Она рядом с гробом шлёпнулась. Но дворник убрал, конечно. Так вот, говорили, мужик этот, полковник, тоже умер от сердца.

Она проводила Полину за ворота, обняла и неуклюже поцеловала в ухо. Стало влажно и неприятно.

Полина возвращалась пешком. Хотелось есть. Её даже слегка потряхивало от голода. Она зашла в магазин, купила пачку овсяного печенья и бутылку воды. Вдруг навалилась ужасная усталость. Полина вызвала такси. Приехала белая Kia. За рулём сидел симпатичный блондин с рыжеватой щетиной. Всю дорогу он разговаривал с кем–то по телефону.

— Я поздно приехал. Но долго не мог уснуть. Переутомился. Потом всё–таки уснул. Снилась бредятина какая–то. Мёртвые птицы мне снились. И они летали, представляешь? Такая жуть! Утром встал, выпил кофе, съел бутерброд с сыром, две сосиски и яйцо всмятку. Но без аппетита. У соседей квартиру затопило. Лифт не работает. Я лодыжку подвернул между вторым и третьим этажом. Но терпимо. Слегка хромаю. Люба приедет в четверг. Конечно, я встречу.