Фашисты

Кроме того, крестьяне устали от социалистической риторики. Основная проблема социалистов в партии, возглавляемой «максималистами», была в том, что они проповедовали революцию, но ничего ради нее не делали. Тезис Муссолини о том, что социализм превратился в пустопорожнее разжигание ненависти, был для фашистов постоянной темой. «Марксизм» и «большевизм» несли с собой борьбу, но не победу. В начале 1920-х это звучало вполне убедительно — и многие социалисты переходили к тем, кто обещал покончить с классовой борьбой. В 1921 г. социалисты откровенно писали о том, что «каждый день программа fascio привлекает к себе все больше сторонников из числа рабочих»; «те рабочие, что переходят на сторону фашистов, поздно пришли в наше движение и не успели проникнуться духом пролетарской дисциплины» — явный намек на добровольно-принудительный характер классовой солидарности. Коллективизация «ощущалась ими как прогрессирующее нарушение личной свободы». Они признавали популярность фашистских лозунгов: «Земля — тем, кто на ней трудится!» или: «Каждому крестьянину — все плоды его святого труда!» (Corner, 1975: 144, 159; Snowden, 1972: 279). И нельзя сказать, что фашизм их обманывал. Растущие как грибы фашистские организации действительно разрешали споры из-за контрактов: часто силой, порой, возможно, более в пользу нанимателей, чем социалисты, — но разрешали и быстро обеспечивали своих членов работой.

Однако обещания установить классовый мир были обманчивыми. На деле сельский фашизм становился все более консервативен, все больше превращался в союз деревенской буржуазии — союз крупных производителей и крестьян «среднего и низшего среднего» класса: тех, кто считал себя способными к независимой экономической деятельности, пусть их земельные наделы порой и бывали крошечными. «Сила нашей армии, — говорил Бальбо, — исходит от мелких сельских собственников и арендаторов» (Corner, 1975: 102). Постепенно крупные собственники стали в этом союзе ведущей силой — так же, как впоследствии начали определять аграрную политику фашистского режима. У них имелись ресурсы для финансирования сельских fascios (а впоследствии — и для полноценных зарплат сквадристам) и для организации собственных коллективных ассоциаций, готовых к борьбе (Mayer, 1975; Elazar, 1993). Один недовольный радикальный фашист отмечал: «В городах, в индустриальных зонах фашизм объединил романтиков… но в деревне… это партия одного класса — и соответственно она и действует» (Snowden, 1972: 283). Классовая модель — не статичная, но динамичная, движущаяся — вообще лучше работает в деревне. Сельский фашизм постепенно подмяли под себя крупные землевладельцы, хотя начинался он не с них, и они остались в партии самыми консервативными, наименее идеологизированными фашистами. Для них фашизм был не откровением истины, а полезным инструментом.

И все же не следует ограничиваться одномерной моделью. Даже на селе нам необходимо объяснить и молодость фашистских боевиков, и их мужественность, и военный опыт, и радостное приятие крайнего национализма. Сам Муссолини писал об этом так:

Единство Италии — заслуга интеллектуальной буржуазии и части городского ремесленничества. Великая Война 1915–1918 гг. вывела на политическую сцену миллионы селян. Однако их участие в событиях было в целом пассивным. Снова города тянули их за собой. Теперь же фашизм превращает их сельскую пассивность в активную поддержку реальности и святости нации (Lyttleton, 1987: 70).

По его словам, именно война, а затем парамилитарный фашизм дали крестьянам коллективную организацию.

Однако национал-этатизм среди сельских фашистов кажется слабее классовых неурядиц. Многим земледельцам (социалистам в том числе) хотелось верить, что фашисты принесут классовый мир, но это оказалось иллюзией. В какой-то степени фашизм помог Италии выйти из кризиса, но главным бенефициаром при этом стали капиталисты.

СОЦИАЛЬНЫЙ СОСТАВ ДРУГИХ ДВИЖЕНИЙ