Цифры Таска, при всех их недостатках, уже использовались для «экологического анализа», сравнивающего различия между фашистским насилием в разных провинциях с различиями в социальных и экономических факторах. Шимански (Szymanski, 1973) показал, что в промышленных районах фашистское насилие встречалось чаще, чем в сельских, и резко возрастало там, где были сильны и активны социалисты (согласно цифрам голосования за социалистов в 1919 г.: ср. Tilly, 1975: 177). Элазар (Elazar, 1993) относится к цифрам более скрупулезно. Она показывает также, что инциденты фашистского насилия намного чаще происходили в провинциях, жители которых в 1919 г. голосовали за социалистов, и чаще всего — в провинциях с социалистической администрацией. Заметнее всего это соотношение в северных и центральных районах с большой долей сельского пролетариата. Кроме того, она приводит более достоверные свидетельства того, что фашисты захватили власть в двенадцати из четырнадцати провинций, в которых большинство голосовало за социалистов, и лишь в одной из пятнадцати — с либеральным или консервативным избирательным большинством. Из этого она делает вывод, что фашизм был, по сути своей, направлен против социализма. Прибавляя к этому свидетельства о поддержке насилия
Полезен также экологический анализ данных по голосованию и членству. Поскольку фашисты всерьез участвовали только в одних выборах, в 1921 г., в общем списке с другими националистическими кандидатами — о том, кто поддерживал именно их, судить нелегко. Линц (Linz, 1976: 82–84) обратил внимание на обратную зависимость членства в фашистской партии от голосования за католическую партию «Пополари», сильнее всего проявляющуюся в относительно секуляризованных регионах (в долине По и в Романье). Национализм в Италии вообще всегда был скорее светским, противостоящим интернациональной католической церкви — и фашизм унаследовал этот антиклерикальный дух, хотя в то же время пытался вернуть са-кральность государству. Бруштейн (Brustein, 1991) сумел раздельно подсчитать голоса, отданные за фашистов и за националистов в 1921 г. (хотя не объясняет, как ему это удалось). Вместе с Линцем он видит высокую корреляцию между голосованием за PNF в 1921 г. и за социалистов в 1919 и 1920 гг. В 1921 г., особенно в сельских районах, эта связь была уже намного слабее. Из этого он заключает (в отличие от Шимански и Элазар), что многие социалисты перебежали к фашистам. Это дает нам альтернативное объяснение того, почему фашисты захватывали власть в цитаделях социализма: они раскололи и ослабили социалистов. Кроме того, Бруштейн обнаруживает серьезную корреляцию между голосованием за фашистов и доходностью сельского хозяйства, как на макро-, так и на микроуровне. Даже с поправками на урбанизацию, голоса новых избирателей, регион и голоса, отданные за католических «пополари», эти две корреляции сохраняют силу. Бруштейн утверждает, что к 1921 г. фашисты предложили аграрную программу, наиболее привлекательную и для крупных сельских хозяев, и для наемных работников, и для издольщиков, веривших, что в будущем они смогут купить или арендовать земельные участки. Даже очень бедные крестьяне могли стремиться к этой цели, пусть и нереалистичной. Следовательно, фашизм мог приобрести симпатии практически всего сельского общества, особенно в более развитых регионах. Именно такие регионы, наиболее светские, стали главной опорой фашизма. Сельские фашисты, пишет Бруштейн, не были бедствующими маргиналами — напротив, это были крепкие хозяева, многого ждущие от будущего. Фашистская аграрная программа их устраивала, коллективистскую политику социалистов они воспринимали с недовольством. Таким образом, Бруштейн дает разумное объяснение не только классовому, но отчасти и региональному составу базы поддержки фашистов на селе.