Fatal amour. Искупление и покаяние

— Удивлён, — съязвил Куташев. — Всегда считал, что стратегия — ваш конёк, madame. Признаться, учитель из меня никудышный, но я попытаюсь.

Убрав со стола, прислуга принесла шахматную доску и искусно выточенные фигурки из слоновой кости и обсидиана. Расставляя фигуры на доске, Николай называл каждую и рассказывал, каким образом та или иная фигура передвигается по доске.

— Это — король, — поставил он на доску самую высокую фигурку. — Несмотря на то, что фигура самая слабая, в партии она играет ключевую роль. Все остальные фигуры должны защищать его, — объяснял он. — Это — ферзь или королева, — продолжил он, ставя на доску ещё одну фигурку подле короля. — Ферзь — самая сильная фигура, но и пешками пренебрегать не стоит. Любая из них может стать ферзём, коли доберётся до противоположного края доски. Белые всегда начинают партию, — взяв с доски белую и чёрную пешки, он зажал их в руках. — Выбирайте, — усмехнулся Куташев, — вытянув вперёд руки с зажатыми в кулаках фигурками.

Марья указала на левый кулак и разочарованно вздохнула, увидев на ладони супруга чёрную пешку. Для неё оказалось непосильной задачей запомнить, каким образом надобно передвигать на доске каждую фигуру, и уж тем более просчитать ходы противника наперёд. Николай терпеливо раз за разом поправлял её, фактически играя партию за обе стороны. Вскоре его жене игра наскучила, поскольку постичь её смысл у неё никак не получалось.

— Боюсь, для меня сия наука слишком мудрёная, — вздохнула она под конец партии. — Может быть лучше в карты? — с надеждой взглянула она на супруга.

— Давно я не брал карты в руки, — нахмурился Куташев.

— Отчего? — поинтересовалась Марья Филипповна.

— Мне было восемнадцать, — усмехнулся Николай, — и я крупно проигрался. Отец выплатил мой долг, а я пообещал, что более никогда не сяду за карточный стол.

— Мой брат однажды проиграл имение в карты, — тихо обронила Марья. — Тяжело нам тогда пришлось. Коли бы не Бетси…

— Бетси — покойная жена Сергея Филипповича? — осведомился Куташев.

Марья кивнула. Разговор о Бетси невольно напомнил ей о причинах смерти снохи. Положив руку на живот, княгиня слегка побледнела. Догадавшись о том, что её тревожит, Николай тяжело вздохнул. На какой-то мгновение в голове появилась мысль о том, что подобный исход для него был бы идеален, но он тотчас одёрнул сам себя. Какие бы чувства он не испытывал к Марье Филипповне, желать другому человеку смерти — последнее дело.

— Вас что-то тревожит, Мари? — тихо осведомился Куташев.

— Нет, — поспешно отозвалась Марья. — Отчего вы спрашиваете?

— Мне показалось, что вы чем-то напуганы, — ответил князь.

— Вам показалось, Nicolas, как мне порою кажется, что вы совершенно не рады грядущему отцовству.

— Ну, что вы, Мари, — усмехнулся Куташев. — Я очень рад. Собственно сей брак только ради наследника и затевался.

— Но отчего я? — не удержалась Марья. — За вас любая пошла бы.

— Верно, но именно вы приложили к тому более всего усилий, — поднялся с кресла, Николай. — Покойно ночи, ma сherie. Нынче уже поздно, дабы вести беседы на столь значительные темы.

***

Петербург встретил Андрея белыми ночами да густыми туманами, окутывавшими столицу почти каждое утро. На другой день по приезду Ефимовский доставил донесения от Розена в Главный штаб и отправился в дом Анненковых. Он и не надеялся, что с наступлением тепла князь Борис и княгиня Ирина остались в Петербурге, но всё же решил лично удостовериться в том. К его великой радости чета Анненковых пребывала в своём городском доме, и уезжать далеко от столицы не собиралась. Борис снял весьма уютную дачу в Царском селе, где супруги и намеревались провести нынешнее лето.

Ефимовского встретили с распростёртыми объятьями, но, когда первые волнения от встречи улеглись, Андрей отметил некую настороженность, с которой к нему отнеслись лучшие друзья. Под предлогом, что ей необходимо подняться в детскую, Ирина оставила мужа с Ефимовским наедине.

— Ты не писал, что собираешься приехать, — улыбаясь заметил Борис, жестом предлагая Андрею устроиться в кресле или на диване, поскольку полагал, что разговор предстоит долгий.

Ефимовский не стал присаживаться. Не в силах скрыть владевшее им беспокойство, Андрей прошёлся по комнате, остановился у окна, дотронулся до ветки сирени, стоявшей в вазе на столе, собираясь с мыслями для ответа.

— Я и не собирался, — вздохнул он. — Всё вышло так неожиданно. Розен предложил мне место командира полка, но я пока не дал окончательного ответа и взял отпуск, — повернулся он к Борису.

— Право слово, чего же здесь раздумывать?! — широко улыбнулся Анненков. — Я всегда был уверен, что из нас троих именно ты сделаешь военную карьеру.

— Признаться честно, ныне меня вовсе не влечёт желание славы, либо известности. Я больше не грежу подвигами на полях сражений, — заложив руки за спину, Андрей продолжил кружить по гостиной.

— Что же влечёт тебя нынче? — тихо осведомился Борис.

— Ты знаешь, — остановился Ефимовский посреди комнаты, в упор глядя на лучшего друга.

Анненков покачал головой: