Fatal amour. Искупление и покаяние

"Macherie, Мари, наконец-то моё утомительное путешествие подошло к концу. Мы обустроились в небольшом пансионе неподалёку от источника. Не думаю, чтобы Вы скучали по мне, но всё же для очистки совести пишу Вам. За время путешествия мне не стало ни хуже, ни лучше, всё по-прежнему. Хоффманн настаивает, чтобы я оставался здесь до конца лета. Не знаю, смогу ли выдержать подобное испытание, ибо Карловы Вары прескучный городишко, навевающий на меня невыносимую тоску. Думаю, и Вам было бы скучно здесь. Здесь некого пленять Вашей неземной красотой, в обществе только и говорят о своих болячка и недугах. Надеюсь, Ваши родные и близкие в добром здравии, ибо полагаю, что вы не остались на лето в Сосновках, а поехали в Полесье. Мне более нечего написать Вам, потому я заканчиваю свою писанину, можете не утруждать себя ответом, я его не жду. Николай К."　

"Ненавижу! Всех их ненавижу", — Марья разорвала послание на мелкие клочки и подбросила вверх, наблюдая, как они кружатся по комнате.　

В двери вновь настойчиво постучали.

— Марья Филипповна, — послышался плаксивый голос Милки, — ну, откройте же. Меня Елена Андреевна за вами послала.　

— Что ещё? — Недовольно осведомилась Марья, подходя к двери.　

— Горе-то какое, — пролепетала Милка.　

Княгиня Куташева торопливо повернула ключ в замке, руки её затряслись от дурного предчувствия.　

— Да говори же толком! — Она уставилась на горничную широко распахнутыми глазами.　

— Там дохтур вашего супруга приехал, — всхлипнула девица, утирая передником ручьём текущие слёзы.　

— Хоффманн? Генрих Карлович? — В груди у Марьи от этого известия похолодело.　

Оттолкнув Милку, княгиня, путаясь в юбках, побежала к лестнице. Она вихрем ворвалась в гостиную и замерла на пороге, разглядев свою мать, застывшую в скорбном молчании, горестно рыдающую Софью и Хоффманна. Понуро опущенная голова седовласого немца качнулась при её появлении. Генрих Карлович неловко приподнялся с кресла и неуклюже поклонился и пробормотал:　

— Примите мои соболезнования, Марья Филипповна. Ваш супруг скончался по приезду в Карловы Вары.　

— Не может того быть, — помертвевшими губами прошептала Марья. — Я письмо только нынче от него получила, — уже громче, приходя в себя, произнесла она.　

— Николай Васильевич отправил вам письмо, а на другой день скончался, — вздохнул Хоффманн. — Мне пришлось устроить похороны прямо на месте, ибо погода нынче стоит жаркая, и я опасался, что не довезу тело в сохранности.　

Марья ощутила сухость во рту, в глазах потемнело, пол, потолок, стены — всё завертелось сумасшедшей каруселью перед её взором, и она медленно осела на ковёр.　

Княгиня Куташева пришла в себя от противного резкого запаха нашатыря, лёжа на кушетке, куда её перенёс лакей.　

— Машенька, доченька, — Елена Андреевна склонилась над ней, утирая слёзы, — как же ты нас всех напугала!　

Хоффманн, обеспокоенный её глубоким затяжным обмороком, приблизился к ней, достал из кармана брегет и взял за руку, отсчитывая сердечный ритм.　

— Марья Филипповна, голубушка, — ласково заговорил он, — я вам настоятельно рекомендую оставаться некоторое время в постели.　

— Мне уже лучше, — княгиня Куташева нахмурилась, приподнимаясь с кушетки и повернулась к матери. — Где Софи? — Бедная девочка, — всхлипнула Елена Андреевна, — так рано осиротела, а теперь и брата потеряла.　

— Где она? — Марья оглядела гостиную.　

Madame Ракитина отвела глаза.　

— Граф Ефимовский пожаловал, — вздохнула она. — Он в библиотеке с Софьей Васильевной.　

Марья закрыла ладонями лицо и упала обратно на кушетку.　

***

Ссора с Марьей оставила в душе Андрея горький осадок. Он собрал все вещи, которые могли бы выдать их присутствие в охотничьем домике, в том числе шляпку, позабытую княгиней Куташевой. Разыскав ключ в маленькой гостиной, он запер двери и вернул его на место между стеной и перилами крыльца.