Fatal amour. Искупление и покаяние

— Вот хоть и люблю я Марьюшку, — прошептал он, склонившись к своей супруге, — но видит Бог, не пойму порой. Сердца у неё будто нет. Другая бы поплакала, а эта стоит аки статуя. Нехорошо это, Оленька.　

— Нехорошо, Василь, — согласилась madame Калитина. — Это не от того, что сердца у Машеньки нету, а от того, что горе в себе таит, а вот это совсем нехорошо, — вздохнула Ольга Прокопьевна.　

Отстояв панихиду, немногочисленные собравшиеся помянуть усопшего князя неспешно вышли на церковный двор. Князь Урусов, опередив Андрея, подал руку княжне Куташевой, помогая подняться на подножку экипажа. Марья не глядя ни на кого из присутствующих, опираясь на руку дядьки, следом за Софьей скрылась в закрытой карете. За семьёй покойника и остальные отправились с церковного двора в Полесье, где их ждал поминальный обед.　

Во время трапезы в столовой царила тишина. Сказал несколько слов о покойном граф Ефимовский. В этот день он старался не помнить нанесённых обид, думал только о том, что связывало его долгие годы с тем, кого он более никогда не увидит. После его короткой, но такой пронзительно речи, молодая вдова поднялась из-за стола и стремительно вышла в распахнутое на террасу французское окно.　

Когда Андрей говорил о её муже, она вспомнила его таким, каким он был во время императорского бала в Зимнем, потом в Летнем Саду, в опере, куда он её повёл после их злополучной встречи. Всплыли в памяти редкие ночи, когда, она забывалась в его объятьях, не испытывая к нему любви, но, тем не менее, получая удовольствие. А ныне его больше нет. Невозможно поверить, что сильный красивый мужчина, коим был её супруг, в самом скором времени обратится в прах и тлен.　

Княгиня прикусила губу, стараясь сдержать рыдание, но предательские слёзы уже скользили по бледным щекам, падая на чёрный шёлк траурного платья.　

— Маша, — услышала она позади себя.　

— Уходи, Andre! Оставь меня, — она закрыла лицо руками и глухо промолвила: — видит Бог, я не хотела быть его женой, но мне не нужна свобода подобной ценой.　

— Мари, нам надобно поговорить, — Ефимовский приблизился к ней, осторожно обнимая поникшие плечи.　

Марья отступила в сторону, сбрасывая его ладони:　

— О чём говорить? Что переменится от слов, сказанных впустую? Делай то, что должен и оставь меня в покое, Андрей.

Глава 54

Отцвела сирень, осыпался чубушник, тёплый солнечный май сменился дождливым июнем. Старожилы давненько не помнили такой ненастной погоды: сырой и промозглой. Крестьяне опасались, что обилие влаги и довольно холодные дни погубят будущий урожай.　

В усадьбе тоже царило уныние. После панихиды обитатели Полесья словно погрузились в спячку. Только маленькая Лиза и Мишель, едва сделавший свои первые шаги, не понимая всеобщего настроения, радовались своим маленьким детским открытиям, случавшимся ежедневно. Иногда, наблюдая в детской за играми малышей, Княгиня Куташева улыбалась, но не прежней жизнерадостной улыбкой, а лишь бледной её тенью, мелькавшей на бескровных губах, но то случалось крайне редко. Череда серых унылых дней нагоняла тоску на молодую вдову, грустные думы одолевали Марью Филипповну. Пытаясь представить собственное будущее, она неизменно мысленно возвращалась к одному и тому же видению: Софья в подвенечном платье и подле неё Ефимовский. Она не могла видеть его, говорить с ним, опасаясь, что не сможет держаться достойно, коли ей придётся выслушать его. Долг, честь — для неё эти слова не значили ровным счётом ничего, но несли в себе угрозу её спокойствию, возможному счастью. Может быть именно потому она до последнего, как утопающий за соломинку, цеплялась за мысль, что весть о смерти Николая — чудовищное недоразумение, но сама жизнь задалась целью убедить её в обратном.

Она и радовалась и огорчалась отсутствию вестей от Андрея. Стало быть, он не спешил объясниться с Софьей, но и разлука с ним давалась нелегко.　

Вскоре после отъезда Хоффманна в Полесье пожаловал ещё один гость, поверенный князя Куташева. Целью его поездки было оглашение завещания. Согласно последней воле усопшего князя имение Сосновки отходило его сыну и наследнику Михаилу Николаевичу, большая усадьба под Варшавой дальнему родственнику по материнской линии Владеку Кшесинскому, а всё остальное имущество, в том числе владения в Тверской губернии и дача в Ялте — Софье. Своей же вдове князь не оставил ничего, кроме Ракитино, что получил за ней же в приданое.　

Марью Филипповну завещание нисколько не удивило, а вот Софья после его оглашения пребывала в глубоких раздумьях. О том, что её покойная матушка была из рода Кшесинских, Софья знала, как знала и то, что княгиня Куташева была единственным ребёнком в семье богатого польского шляхтича, потому после смерти отца и унаследовала большой фольварк неподалёку от Варшавы. Ни о каком Владеке Кшесинском она и слыхом не слыхивала. Ежели у них и имелась родня по материнской линии, то она о ней ничего не знала.　

Выслушав душеприказчика покойного супруга, княгиня Куташева, не проронив ни слова, покинула комнату. Едва за Марьей Филипповной закрылась дверь, поверенный смущённо взглянул на княжну: