«Эх, счастливы дети,- частенько любил говаривать Андрей,- они не ведают, что такое богатство и нищета».
Скудно жил Преображенский, однако нынче раскошелился. Кутил, как бывалоче в Петербурге.
Бражничали офицеры третий день кряду, после того, как с радостной вестью из командирского дома объявился Черкасов. Намолчавшись за долгое плавание, он открыл шлюзы. За звоном бокалов беседы-разговоры велись нараспашку, до слез: помянули не раз Алешку Осоргина, перемыли наново кости старику Миницкому.
Дым от трубок в горнице стоял коромыслом. Однако о приключившейся намедни напасти Преображенский и словом не обмолвился. Суеверен был капитан, боялся наурочить пересудами новую беду.
Палыч - белка в колесе - с красными глазами едва успевал порожние бутылки в чулан стаскивать, проклиная нагрянувшего шумной волной Черкасова, но своего интереса не упускал: палил глотку жженкой с барского стола и, крякая, приговаривал: «Весело веселье, тяжело похмелье! Злая, зараза, а хороша-а, аки Боженька босячкам по горлышку!»
- Русскому оружию и Государю-Императору ур-р-ра-а! - залпом грянуло в горнице. Румяные, будто из бани, капитаны опрокинули фужеры.
- Всё, к черту! Знать ничего не желаю и слышать ничего не хочу, Андрей Сергеевич! Богом клянусь, ты, брат, не представляешь, что за «птицу» в руки тебе вручаю. Истинно быстрокрыл! Оный в любой шторм чертом ломит, и хоть бы что ему, одно слово «Орел»!
Прочно охмелевший после шут знает какой бутылки Черкасов, глубоко качнувшись, встал из-за стола. Как-то по-лошадиному выворачивая белки глаз, огляделся.
- Да будет тебе! - Андрей отмахнулся от настояний гостя; звякнуло испуганно подпрыгнувшее серебро на столе, бутылка с грохотом зачертила круг по ковру: - Палыч, не забывай, двухголовый. Шампанского!
Из-за синего бархата вынырнули моржовые усищи денщика, в руках - по увесистой стеклянной кегле в золотистой фольге.
- К черту шампанское! - Черкасов, тонко икнув, шумно втянул ноздрями воздух, уперся руками в спинку стула, напугав налитым взглядом Палыча.
- Тогда может лучше чайку, брат?
- Да ты утопил меня в чае.
«Ox, беда, на кривой козе к тебе не подъедешь!» - покачал головой Преображенский, а в голос молвил:
- Ну, куда ты такой, тезка? Нос на квинту, мозги набекрень. Штормит тебя, впору на постель нести. Давай подсоблю…
- Кого? Меня? Боевого капитана-а? - взвился оскорб-ленный Черкасов и чуть не ухнулся вместе со стулом на пол. Оба рассмеялись.
- И ударило же тебе в голову, не раньше не позже маневры закатывать. Ну, ей-Богу, остепенись, швартуйся у меня. Хочешь, барышень справим? - котом подмигнул Андрей.- Есть розочки, даром, что в сей дыре прозябают. Камелии-душки, на любой вкус… Elles sont trиs jolies!45
- К черту баб, Андрэ! Довольно напраслину лить… За тебя ж радею! Ежели ты взаправду уважаешь - катим!
- Тьфу, дьявол.- Преображенский - кафтан нараспашку - с изрядным шумом в голове встал из-за стола:
- Палыч!
- Чаво изволите-с?
- «Чаво», «чаво»! Запрягай, на пристань гоним.
Глава 13
Весеннее солнце, еще холодное, но ослепительное, улыбалось с высоты пронзительно-голубого неба. Оно заливало блеском Охотск, сверкавший мокрыми крышами домов, крестами на куполах церквей, и большой рейд с купеческими судами и сновавшими всюду шлюпками, байдарами, пакетботами и баркасами. Черноголовые чайки гонялись друг за дружкой, оглашая драчливым криком бирюзовую бухту.
Отчаянно надраенная медь сияла и горела огнем на люках и поручнях «Северного Орла». Тишину палубы периодически четвертовал сухой треск отрывистых команд капитана Черкасова, руководившего авралом, да грубая брань боцманов.
Зверем был Черкасов в делах службы, команда кликала его меж собой не иначе как «Черкес», но и любила при этом шибко. Может статься, за то, что во всем ином он был матросам отцом родным, не дававшим в обиду птенцов своих никому.
«Северный Орел» обливался путом показательных учений: в мгновение ока то окрылялся грудастыми парусами, то так же стремительно оголялся и вновь колол прозрачный воздух обнаженными мачтами.
С пристани на это чудо таращила глаза растянувшаяся вдоль набережной толпа зевак.
Форменные военные корабли случались не такими уж частыми гостями в Охотске, а показательные учения, проводимые на них, и подавно были в диковинку для промыслового люда.
Охотчане, просто-таки разинув рты от изумления, засматривались на работу кадровых матросов; тыкали время от времени перстами в сторону боевого корабля, чесали затылки, взрывали пристань поощрительными выкриками. То тут, то там слышались споры, либо сдержанные замечания поморских мужиков:
- Любо-дорого поглядеть…
- Дочиста диковина! Ишь, летают-то как, ровно проклятые!
- Зело, комар носу не подточит. Должно быть, важна птица гнездится на ём, коли ребятушки так жилушки рвут?..
Черкасов и Преображенский стояли на капитанском мостике. Оба в морской офицерской форме: долгополые кафтаны с двумя рядами медных пуговиц; их воротники, лацканы, разрезные обшлага и камзолы спорили с молочной белизной чаек.