Фатум. Том первый. Паруса судьбы

Преображенский поглядел на друга: тот был на удивление бодр. Андрей улыбнулся в душе: вспомнилась дороженька из дома. Покуда слушали захлеб поддужных бубенцов с басовитым подвязком болхаря да всхрап лошадей с Купеческой до пристани, Черкасов вконец разомлел, убаюканный под волчьим пологом дорожной музыкой. Андрей, приободрившийся таким оборотом, крикнул в загривок Палыча, чтоб тот живей воротил лошадей… Не тут-то было: осоловевший, дымчатый глаз моряка приоткрылся, хлопнул веком и так воззрился на Преображенского, что тот сдался окончательно. «Что прикажешь делать, ежли маневры справлять Черкасов любит, что медведь бороться?»

Палыч пальнул кнутищем и гаркнул в сердцах:

- Дуй по пеньям, черт в санях!

И бубенцы продолжили свой перезвон.

На палубу Черкасов сошел живцом, свежим как огурчик, точно и пьян не был. Верно подмечено: «Пьян да умен, два угодья в нем».

* * *

- Марса-фалы⁴⁶ отдать! - Черкасов щелкнул брегетом - время пошло.

- Есть отдать! - тотчас резанул ответ вахтенного матроса на баке. Голос прозвучал надрывно звонко, перетянутой струной. Палуба загремела от топота. Матросы метнулись исполнять команду, точно бешеные. Их полосатые бастроги из тиковой ткани, белые штаны и черные голландки зарябили перед глазами.

Преображенский посматривал то на матросов, то на вензелястые стрелки часов в цепких пальцах Черкасова.

Сосредоточенный, тот зорко наблюдал за действиями марсовых. Временами лукообразные пунцовые губы нервно подрагивали и с них слетало крепкое и колючее, как морской ёж, ругательство.

Андрея вдруг охватила досада на друга, с которым вот только обнимался накрепко: «Что, разве сей здравый умом и благородный человек ослеп, не отдает себе отчета? Какого беса он затеял эти тараканьи бега?! Любой пустячный зевок смертью обернуться может. Ox, тёзка, варвар-ский нрав имеешь…»

Марсовые рвали жилы из последних сил и карабкались по вантам на реи чертями.

Преображенский вглядывался в их лихорадочную работу, в кирпичные от натуги и испуга физиономии и понимал: вымогались они, родимые, не за совесть, а за лютый страх пред своим грозным капитаном. И злило его боле всего то, что псу под хвост трачены отвага и силушка моряков. Ради куража и услады хмельного командира.

- Шабаш, Андрей Сергеевич, убедил! - с трудом переламывая гнев, выдавил Преображенский.- Почем зря дух выпустишь…

- Бросьте миндальничать, капитан,- Черкасов был непреклонен.- Матрос - скотина… при понятии жить обязан!.. Паруса на гитовы взять! - зычно, как ни в чем не бывало, прогремел голос.

- Есть на гитовы взять! - чеканным эхом подхватил вахтенный.

У Черкеса чтобы матрос с прохладцей хаживал - Боже упаси! «Как звезданет раз - в глазах пыль с огнем и рожа вздута!» Команда знала кулак капитана, знала и то, что, не дай Бог, провошкаются они с топселями⁴⁷ иль еще с чем - шкуру с них спустят, «будьте нате»! Работа горела и тут…

Отчаянный крик огласил рейд⁴⁸, все вздрогнули, берег ахнул. Молодой матрос кувырком летел с верхней реи грот-мачты⁴⁹.

…На шафрановой палубе лежало что-то в полосатом бастроге и тихо хрипело. Из бесформенного куска торчала задранная вверх нога в тяжелом морском башмаке на медных гвоздях со стертым набок каблуком.

Глава 14

- Эй, капитан! Ну что, будем набивать «Горгоне» брюхо? Шлюпки на подходе, прикажешь открыть трюмы? -боцман Стив Райфл, или Кожаная Смерть, как его окрестило пиратское братство, стоял, сцепив на груди волосатые руки, и выжидающе смотрел на Коллинза. Морской тесак турецким полумесяцем терся о его мускулистую ляжку.

- Сколько тебе потребуется на погрузку, сынок? - капитан высморкался за борт.

- Я тебе не сынок, мать твою…

- А ты мне не дружок, Кожаный, чтоб вспоминать мою мать… Редкие друзья не говорят мне «сэр». Запомни, пуле тесно в этой штуковине,- старик преспокойно по-ложил татуированную кисть на рукоять пистолета.- Хватит вонять, боцман, ты не ответил на вопрос: сколько по-требуется на погрузку?

- Сутки, сэр, при такой волне и тумане,- пощерившись на шумливую от птицы бухту, выдавил наконец тот.

- О'кей. Но ни часу больше. Так и передай лентяям. Русские в любое время могут начать потрошить нас.- Гелль ковырнул взглядом обветренное, поросшее многодневной щетиной лицо Стива. Тот молчал, глядя с гнетущей пристальностью. Пара глаз темнела неподвижно и пугающе. Но капитана это, казалось, ничуть не забирало, он раскурил английскую трубку и сплюнул:

- Мне не нравится последнее время твоя рожа, сынок. Ты хочешь мне что-то сказать?

- И многое, черт возьми! - волчьи глаза Стива сузились.

- Ну так скажешь… когда сделаешь дело.

Гелль Коллинз с подзорной трубой под мышкой, с удивительной проворностью для своих лет направился в каюту. И в этой быстрой и твердой поступи башмаков, в по-стариковски согбенной спине, в сухих и жилистых, как у барана, икрах скрывалось столько уверенности и силы, что крепкие плечи Райфла против воли дрогнули. Скрипя зубами, он повернулся и зло заорал туда, где на юте⁵⁰ гудели голоса, где пестрели пятна полотняных рубах и косынок команды:

- Открывай трюмы⁵¹, готовь лебедку! Будем грузиться.

* * *