Фаворитки короля Августа II

Король смешался и взглянул на Бозе, который стоял, точно он ничего не видит и не разумеет, между тем как графиня Ко́зель, прочитав письмо, в ужасном гневе разорвала его на мелкие клочки. Письмо было от Генриетты Дюваль, с которой Август, обманывая Ко́зель, завел в Варшаве связишку. Письмо это заключало в себе уведомление о рождении Генриеттой дочери, впоследствии знаменитой графини Оржельской. Бедная мать спрашивала своего обожателя, что ей делать с этим ребенком.

— Пускай бросит ее в воду! Пускай утопит ее! — крикнула Ко́зель. — Так же, как я утопила бы ее саму, если бы только могла.

Король засмеялся. Анна начала плакать… Бозе понял, что пришел совсем не вовремя, с низкими поклонами отступил к дверям.

— Анна! Ради Бога, успокойся! — просил король, подходя к кровати.

— Как!.. Ты, кому я отдала все… посвятила всю жизнь… которому я жена… да, жена… кого я так люблю… смеешь изменять мне… обманывать?..

Это был не первый взрыв ревности Анны, он повторялся после каждого волокитства Августа, и Ко́зель не давала ему покоя, пока король не выпрашивал у ног ее прощения, обещая исправиться.

На этот раз умиротворить графиню Ко́зель было трудно. Напрасно целовал Август ее ручки.

— Но чего же наконец ты хочешь от меня? — воскликнул он.

— Если ты хоть одним словом ответишь этой негодной, если дашь ей хоть малейший знак внимания, — крикнула Ко́зель с возрастающим гневом, — то, клянусь тебе, я немедленно возьму почтовых лошадей, поеду в Варшаву и убью… и мать и дочь…

Король должен был обещать честным словом, что не будет отвечать Дюваль, забудет о ней и предоставит эту жертву его легкомысленных склонностей ее собственной судьбе.

Так окончилась эта сцена, о которой Бозе никому не упомянул ни словом, потому что никто более его не боялся прогневить всемогущую «государыню». Его политика заключалась в том, чтобы продвигаться вперед тихо и такими дорогами, где никто не мог ни выследить, ни подстеречь его. Многие считали его за простодушного старичка, потому что он говорил мало и показывал, что ничего не знает.

X

Об утренней сцене, вероятно, никто бы не узнал, если бы этого не рассказал сам король. Он сам, сидя вечером в небольшой компании, собравшейся у него в малой придворной столовой «запивать шведа», после нескольких бокалов сказал, шутя, Фюрстенбергу:

— Ужасно жаль, что сегодня утром не ты вместо старого Бозе пришел с бумагами из Польши! Уж надеюсь, ты бы помирился с Ко́зель, если б увидел ее в том наряде, в каком она представлялась сегодня старику.

— Что ж это было? — спросил Фюрстенберг. — Ведь графиня не встает еще с кровати?

— Вот потому-то она и соскочила с нее как лежала, в одной рубашке, и устроила мне страшную сцену за бедную Генриетту. Я думаю, на свете нет женщины ревнивее. Право, я не удивлюсь, если она когда-нибудь в припадке ревности исполнит свою угрозу застрелить меня. Она не расстается с пистолетом.

Фюрстенберг потихоньку обвел глазами всех присутствовавших и, удостоверясь, что между ними нет ни одного из тайных друзей Ко́зель, а напротив, все ее недруги, отвечал:

— Что графиня так ревнует ваше величество, это, конечно, никого не удивляет, но мне кажется, при этом графиня Ко́зель и сама должна бы, по крайней мере, не давать повода ни к каким подозрениям и ревности.

Король медленно поднял голову и, сдвинув брови, холодно произнес:

— Мой любезный Фюрстенберг, кто говорит что-нибудь подобное, тот, конечно, должен заранее хорошенько взвесить свои слова и пораздумать о последствиях… Ты, конечно, сам понимаешь, что на том, что тобой сейчас сказано, останавливаться нельзя. Прошу тебя объяснить мне, как должно понимать твои намеки?

Князь снова оглянул собеседников и отвечал:

— Это в порядке вещей, государь: уж если у меня вырвалось это слово, то я не могу оставить недомолвки… Впрочем, ведь не я один, а все мы здесь смотрели на поведение графини в отсутствие вашего величества. Спросите кого угодно о том, как веселилась здесь графиня… Дворец ее всегда был полон гостей, между которыми было множество обожателей, из которых не у всех было равное счастье. Старший граф Лехерен, например, пользовался, конечно, некоторой особенной благосклонностью графини: он почти никогда не оставлял ее и частенько уходил от нее около полуночи, иногда вместе со своим братом, а иногда и совсем один.

Эти два графа Лехерен несколько месяцев назад приехали в Дрезден искать счастья при саксонском дворе. Старший был очень красив собой, с чисто королевской осанкой, человек недюжинного ума и образования. Младший, мало в чем уступавший своему брату, был мальтийский кавалер и предназначал себя к духовному сану. Двор уже видел в них опасных карьеристов, так как король весьма охотно окружал себя иностранцами, и поэтому Фюрстенберг захотел сделать их подозрительными в глазах короля, чтобы этим сразу повредить и Ко́зель и выжить из Дрездена старшего Лехерена, выдающиеся способности которого могли открыть ему дорогу.