Однажды утром во время приема министров королю доложили о старом графе Шуленбурге. Ветеран тотчас же был принят, и так как он просил аудиенции, то все другие удалились, а Шуленбург остался с королем с глазу на глаз.
— Что скажешь, генерал? — спросил Август. — Быть может, принес радостную весть, что шведы уходят?
Граф Шуленбург болезненно усмехнулся.
— Нет, государь, — отвечал он, — швед-то не уходит, а его надо выпроводить.
— Каким же способом?
— Способ бы нашелся.
— Я, признаюсь, его не вижу, разве господь Бог ниспошлет под твою команду свое войско с Михаилом архангелом во главе.
— Чудеса в этом роде редки, государь, и ждать их напрасно! — отвечал Шуленбург. — А мне кажется, что при небольшой решимости мы могли, может быть, справиться со шведом и своими средствами, без архангелов.
— Я, право, не понимаю, на что ты намекаешь?..
— Намек мой прост и ясен, ваше величество: шведов, разбросанных по всей Саксонии, всего каких-нибудь двадцать тысяч. Это ничтожно, а сильным эту горсть делает только один смельчак. Если бы не было его, то все остальное ничего бы не стоило.
— Но ведь
— Да, в том-то и дело, что он есть, то есть
— Как же это сделать?
— Как, государь?.. Мало ли как это делают! Я полагаю, что если, например, его захватить, то ведь остальные нам не будут страшны.
— Конечно, они не будут страшны, но…
— Что такое, государь?
— Да ты подумай, что ты
— Я еще ничего вам пока не предлагаю, а просто говорю…
— Что же ты говоришь «захватить»?..
— Да, именно, если
— Захватить? Во время мира! Захватить человека, нам верящего и не остерегающегося нас!
— Да, это только и делает возможным привести над ним в исполнение справедливую месть! — отвечал Шуленбург. — С офицерами нашей конницы, расположенной на границе Турингии, я произвел недавно рекогносцировку главной квартиры шведа: она укреплена совсем слабо. Ночью я могу напасть на нее, захватить короля и привезти его в Кенигштейн… Пускай меня потом там осаждают, я не сдамся! Голова их короля будет служить мне добрым обеспечением. И он, сидя у меня в гостях, подпишет такой трактат, какой мы захотим, а не какой ему угодно.
Август выслушал это с большим вниманием и не возражал, а напротив, только спросил:
— Ну, а если тебе эта попытка не удастся?
— Если она не удастся, так эта неудача припишется мне, а не вам, государь. Что делать, так или иначе, а край должен быть спасен!
— Господин генерал, — резко сказал король, — мне кажется, что вы бредите!
— Нет, я не брежу, государь!
— Ну, все равно! Во всяком случае, то, что вы предлагаете, невозможно!
— Право, не вижу, почему ваше величество считаете это невозможным? В моих глазах мой план и прост и верен.
— Да, он, может быть, и прост и верен, но я слишком уважаю рыцарские правила и ни за что не позволю напасть на врага таким низким, коварным, изменническим образом! Нет, нет, генерал, я никогда этого не позволю! Я ненавижу Карла и охотно бы задушил его своими руками, но схватить его предательски, ночью, пользуясь его доверием ко мне… Нет, и тысячу раз нет! Никогда я этого не сделаю!.. Генерал, это недостойно Августа!
Шуленбург посмотрел на короля угрюмо и спросил:
— А он? Он, позвольте узнать, всегда ли обходился с вами по-рыцарски?
— Что мне за дело? Пусть такие грубые мужики, как этот молокосос, поступают, как хотят, а я буду поступать, как мне угодно!.. Карл непросвещенный варвар, а я, Август, монарх, которого народ зовет Сильным, а монархи, соседи мои, именуют Великодушным. Я не позволю себе такого коварного поступка!
Генерал встал и, покручивая свои усы, начал откланиваться, но тут ему пришел в голову еще один вопрос.
— А что, если бы это позволил себе непослушный солдат? — спросил он.
— Тогда я сам был бы обязан защитить своего врага и освободить его! — отвечал Август. — В этом для меня нет и не может быть никакого сомнения!
— Не смею спорить, сомнения нет, это… чрезвычайно благородно! — проговорил Шуленбург с едва заметной, легкой иронией в голосе.
Король услышал эту ноту и взял его за руку.
— Любезный генерал, — сказал он, — прошу тебя, оставь эту мысль и никому не говори о ней! Я не хочу таких побед!
Шуленбург молча поднял пристальный взгляд на короля и как бы спрашивал его:
— А выдача Паткуля или заточение Имгофа и Пфлугена разве дела менее гнусные и бесчестные?
Король понял этот немой упрек, и лицо его покрылось густой краской.
Шуленбург, конечно, это заметил и, не уходя, проговорил:
— Ваше величество, но что нам делать? Нам нельзя не доходить до отчаяния. Что же будет далее?
Август схватился за это слово и, пройдясь с усмешкой на губах по кабинету, молвил: