Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres]

Рассказ «Ползунков» был написан для «Иллюстрированного альманаха» И. Панаева и Н. Некрасова. Тип Ползункова, этого «комического мученика», уже обозначен в «Петербургской летописи». В одном из фельетонов автор рассказывает «о наших доморощенных занимателях, прихлебателях и забавниках». «Вдруг, и ведь вовсе не из подлости человек делается не человеком, а мошкой [мопкой] … Он смотрит вам в глаза, ни дать ни взять как мопка, ожидающая подачки. Мало того: несмотря на то, что на нем превосходнейший фрак, он в припадке общежития ложится на пол, бьет радостно хвостиком, визжит, лижется… и что смешнее всего, что приятнее всего, нисколько не теряет достоинства. Вовсе не низкая душа, – душа умная, душа милая, душа общества, душа, желающая получить, ищущая душа, светская душа, правда, немного вперед забегающая, но все-таки душа, – не скажу, как у всех, – как у многих». Этим наброском Достоевский пользуется для создания фигуры Ползункова. Герой рассказа «добывал тем хлеб, что был всесветным шутом». Но странный и смешной человечек не был «шутом из профессии». «Мне кажется, – добавляет автор, – что все его желание услужить происходило скорее от доброго сердца, чем от материальных выгод». Ползунков терпел насмешки, но страдал от мысли, что слушатели его так неблагородно жестоки, что способны смеяться не факту

, а над ним, над всем существом его. Он жил подачками, вечно занимал деньги, однако «заподличаться» вконец не мог. Сознание собственного достоинства боролось в нем с чувством собственного ничтожества. «Это был честнейший и благороднейший человек на свете», который мог сделать подлость бескорыстно, «лишь бы угодить ближнему». Можно предположить, что Достоевский задумал Ползункова, как комический pendant к Васе Шумкову. Он тоже «горячее сердце», добрый и благородный человек, полный любви к ближнему; ему тоже хотелось бы всем угодить, всех осчастливить; он – душа общества, жаждет любить и быть любимым. Одним словом, он такой же чувствительный утопист, как и Вася Шумков. «Если б он был уверен сердцем своим, – замечает автор, – что все его слушатели были добрейшие в мире люди, которые смеются только факту смешному, а не над его обреченною личностью, то он с удовольствием снял бы фрак свой, надел его как-нибудь наизнанку и пошел бы в этом наряде, другим в угоду, а себе в наслаждение, по улицам, лишь бы рассмешить своих покровителей и доставить им всем удовольствие». Но из этого прекрасного, великодушного человека выходит не благодетель человечества, а «самый бесполезнейший, а следовательно, самый комический мученик». Достоевский исследует опасности, грозящие «доброму сердцу», мечтательному человеколюбию. Филантроп-сумасшедший (Шумков) и филантроп-шут (Ползунков) – вот герои его рассказов. В них он дает художественный ответ на вопросы, волновавшие его в эпоху сближения с Петрашевским: утопический социализм кажется ему слишком теоретическим и книжным; ему не хватает связи с жизнью и обществом. Почему так печальна судьба «доброго сердца»? Достоевский отвечает в «Петербургской летописи»: «Только при обобщенных интересах в сочувствии к массе общества, и к ее прямым непосредственным требованиям, а не в дремоте, не в равнодушии, от которого распадается масса, не в уединении может отшлифоваться в драгоценный, в блестящий алмаз его клад, его капитал, его «доброе сердце»! Это первое «общественное» заявление писателя. Видно, что он начитался ученых книг по социализму. «Доброе сердце» гибнет от «уединения»; перед нами снова «грех мечтательства». Чтобы показать в действии натуру Ползункова, автор придумывает довольно неудачную фабулу. «Добровольный шут» рассказывает о своей дружбе с начальником Федосеем Николаевичем и сватовстве на его дочери Марии Федосеевне.

Это – трогательная идиллия, полная самых высоких чувств, которая, впрочем, не мешает подчиненному написать донос на начальника, а начальнику ловкой интригой лишить должности подчиненного. Мы ведь уже знаем, что благороднейший человек способен на подлость, «лишь бы угодить ближнему».