Фехтовальщица (СИ)

Бригитта не соврала. Клеман никаких попыток соблазнения своей работницы не предпринимал, а просто отчитал новую прачку за кинжал и мужские штаны под юбкой.

— Нож у меня забрали, — ответила фехтовальщица, — а штаны я не сниму. На улице декабрь, и я не хочу начать кашлять, как ваша Люс. Или вам нужна еще одна больная прачка, сударь?

— Как ты разговариваешь, работница? — нахмурился Клеман.

— А вы как? Я ваша работница, но не ваша собственность.

— Ты — женщина, и не можешь носить мужские штаны! Это нарушение законов, установленных Богом.

— Так вы тоже нарушаете их, сударь.

— Что ты такое говоришь?

— Мне сказали, что здесь не позволяют рожать детей, а ведь по вашим божьим законам это главное дело для женщины.

— Ты!.. Мы тебя выгоним!

— За что? Я плохо работала?

— Много разговариваешь!

— Вы сами позвали меня для разговора.

Клеман несколько смешался, потом посуровел, но, видимо, не решаясь предпринимать что-либо без разрешения отца, сказал:

— Ладно, иди. Завтра узнаешь, будешь ли ты работать здесь дальше.

Мудреная

Неизвестно было, что сказал сыну Мишо, но Женька осталась работать дальше и уже со второго дня почувствовала всю тяжесть стирки грязного белья сполна. Механизм прачечной с самого рассвета работал, как заведенный — замачивание, стирка, слив воды, мытье лохани, замачивание следующей партии, полоскание, развешивание, стирка, слив воды, мытье лохани, и так до темноты. Пакетта просматривала высушенное белье, отдавала его на утюжку Марсене, потом раскладывала в корзины и развозила заказчикам. Она вставала позже всех и в ожидании новой ходки болтала с водоносами, чинила одежду и крахмалила свои чепчики. У Марсены тоже иногда было свободное время, когда она успевала посидеть во дворе и покурить трубку.

В середине дня был получасовый перерыв на отдых и еду. Кормила прачек Амлотта — кухарка Мише, кормила скудно и однообразно, как тягловую скотину.

Первые два дня Женька во время дневного перерыва отлеживалась на дворовой скамье, как некогда в школе де Санда. Она даже успевала заснуть на ней, пока ее снова не призывал к работе гортанный крик Беранжеры:

— Жанна Пчелка, работать!

Фехтовальщица стерла себе руки, и Бригитта посоветовала перевязать их тряпками, чтобы дать возможность коже защититься мозолями. Прачки, в отличие от фехтовальщицы, давно свыклись с тяжелой ношей и их жизненных сил еще хватало, чтобы посмеяться байкам возчика Тавье, который правил тележкой Пакетты и побалагурить вечером с водоносами.

Клод и Жиль были сыновьями Амлотты, не имели за душой ничего, кроме матери-кухарки и скудного жалованья, поэтому серьезного интереса для девушек не представляли. Иногда кто-нибудь из прачек уединялся с одним или с другим в сарайчике для дров, но далее этого уединения дело не заходило. Водоносы пытались завлечь в сарайчик и фехтовальщицу, но она сразу дала понять, что сарайчик ее не интересует, чем вызвала даже некоторое недовольство Амлотты, которой стало обидно за своих сыновей. Парни были далеко не уродливы и девушки их любили.

— А ты может, больна? — с подозрением посмотрела кухарка на новую прачку.

— Почему больна? — не поняла фехтовальщица.

— Так только больная от таких красавцев откажется! Ты глянь, какие руки! А плечи! А мужская сила!

— Ну, и помогли бы нам тележку от реки толкать, раз такие сильные.

— Ишь, умная! Тележку сами толкайте! Водоносы они, а не возчики, и Арман не приказывал.

Амлотта еще больше обиделась за сыновей, однако парни, которым она пожаловалась на девушку, только посмеялись и с этого дня стали помогать прачкам толкать тележку на реку и обратно. Попутно они пытались всякий раз игриво щипнуть фехтовальщицу за ягодицу или прижать ее к бортику, заворачивая на поворотах. Она кое-как отбивалась, вызывая тем всеобщий смех и новую волну грубоватых ухаживаний, и уже сама была не рада тому, что побудила этих бычков к оказанию помощи. Ее попытки разбудить в них человечность разбудили совсем не то, что она хотела.

Изматывающим был и быт, в котором все, как в самой работе, понуждало к жизни животного, чего еще никак не могла позволить себе фехтовальщица. Едва Женька представляла, что от нее будет вонять, как от Тибо, она решительно рвала на салфетки свою нижнюю юбку и добывала ковш воды, чтобы хоть немного обмыться. Прачки, постоянно имевшие дело с водой и не боявшиеся ее, как остальные горожане, обычно обмывались в самой прачечной после окончания дня или в субботу. Свои сорочки они простирывали здесь же. Наиболее дерзкие, как Бригитта, втихаря замачивали их с господским бельем. Клеман, если ловил на этом, тут же награждал провинившихся крепким ударом своего хозяйского кулака.