В пятницу Женька решила помыть голову. Волосы ее не успели еще отрасти до приличной длины и были одной из главных примет беглой маркизы, и прачкам она объяснила это тем, что бедствовала и продала косы цирюльнику. Ей посочувствовали и ничего не заподозрили. О маркизе де Шале прачки знали, как и большинство простого народа, по тем слухам, которые бродили на рынках и в кабачках, однако, никто из них даже в горячечном бреду не мог бы предположить, что знатная, да еще беглая дворянка может работать с ними в прачечной.
В субботу ближе к вечеру Клеман выдавал жалованье. Выдача происходило в комнате Мишо, который по-прежнему полулежа жил в своем кресле. Получив деньги, работницы кланялись и целовали хозяину руку. Это оказалось для фехтовальщицы самым тяжелым из всего того, что она уже хлебнула в прачечной, поэтому поклонилась она вяло, а к руке прикоснулась формально, не сделав ни одного движения губами. Мишо, как будто ничего не заметив, сказал:
— Завтра все идут к воскресной мессе, Жанна Пчелка. Ты знаешь это?
— Да.
В воскресенье, которое было не рабочим, набожный хозяин водил своих домашних и работников к обедне. Посещение церкви в этот день являлось для всех обязательным.
— Тогда будь готова и сними мужские штаны, — предупредил Мишо. — Мы идем в храм.
— Мне снять штаны при входе в церковь?
Бригитта и Пакетта, зажав рты руками, сдавленно захихикали, а Мишо продолжил:
— В понедельник ты можешь не получить обеда, Жанна.
— Голодные лошади работают хуже, сударь.
Мишо нахмурился, но ничего не сказал. Шутки на эту тему продолжались по пути в «Дикую пчелку», куда прачки зазвали и Женьку. Смех с одной стороны сближал, а с другой сквозил холодком некоторой напряженности, — в ответах фехтовальщицы слышалось что-то неуместное в жизни этих простых женщин, что-то чуждое и опасное, как тот кинжал, который они увидели у нее в первый день. От души смеялась только Тибо, которая ничего не понимала и гоготала всегда, когда видела кругом веселье.
Посетителей в «Дикой пчелке» обслуживал сын Берарды Леон. Он был холост и вызывал понятный интерес у всех девушек Мыльной улицы.
— Берарда меня хотела сосватать, но я отказалась, — гордо шепнула фехтовальщице Пакетта, когда все устроились за столом.
— Почему?
— Меня, может быть, скоро горничной в знатный дом возьмут. Я управляющему приглянулась. Берарда теперь нашу красотку Бригитту привечает, да зря.
— Почему зря?
— Бригитта порченная. Обе они порченные, что Бригитта, что Беранжера.
— Что значит «порченные»? Больные, что ли?
— Бесплодные. Только тише об этом говори. Они от плода избавлялись, а это верно, что детей больше не будет. Так что теперь тебе случай выпал, не проморгай.
— Какой случай?
— Женой Леона стать.
— Я не хочу быть женой Леона.
— А что хочешь? Сгинуть в этой прачечной? Здесь никто до старости не доживает.
Шел рождественский пост, и пища в кабачке в эти дни была не лучше, чем у Мишо. поэтому в «Дикой пчелке» прачки посидели недолго, набрали постных лепешек в ближайшей булочной и пошли домой. По пути Беранжера прихватила легкого вина, и девушки устроили веселье во дворе. Тавье играл на дудочке, а Бригитту кружил вокруг колодца в незамысловатом танце Жиль. Клод ушел в сарайчик с Марсеной.
Женька села на скамью рядом с Беранжерой и спросила:
— Это правда, что Бригитта была беременна?
— Кто сказал? Марсена? — неприязненно покосилась на девушку Беранжера.
– Пакетта. Прости, я думала, это все знают.
— Ну, так помалкивай, а сунешься дальше, Пчелка, крылышки потеряешь.
— Зачем так было делать?
— Клеман заставил. Я же говорила, что здесь никакие дети не надобны.
— Все равно! Какое он имел право? Это же был не его ребенок?
— Не его, так папаши.
— Что?
— Такое дело, девка. Забудь. Давно это было и тебя не касаемо. Знай, веселись, чего над душой повисла? Иди вон с Жилем попляши.
— Не хочу.
— А чего хочешь?
— Чего?.. — все смотрела Женька на танцующую вокруг колодца пару. — Я хочу… послушай, а ведь колодец недалеко от стены прачечной, верно?
— Ну.
— А если сделать желоб от него и провести в окно…
— Вот мудреная! Зачем?
— Чтобы воду не носить, а подавать сразу от колодца в котлы. Пожалуй, хорошо бы еще и насос сделать.
— Ты чего? — посмотрела на фехтовальщицу, как на чужую, Беранжера. — Ты это шутишь, али как?
— Почему шучу? Надо будет поговорить об этом с Мишо.
— Ага, поговори, — засмеялась прачка.
На следующий день Мишо собрал всех перед выходом в город во дворе и обратился к фехтовальщице с вопросом:
— Ты сняла свои безбожные штаны, Жанна Пчелка?
— Хотите проверить, сударь? — усмехнулась девушка, и прачки опять захихикали.
— Беранжера, — после некоторой паузы произнес Мишо, — посмотри.
Беранжера подошла к фехтовальщице, присела и полезла рукой под ее юбки. Все молча смотрели на обоих и с напряжением ждали слов старшей прачки. Женька сносила эту унизительную процедуру внешне спокойно, лишь в черных зрачках ее мерцали острые, как ледяная крошка, искорки. Поводив рукой по ноге девушки, Беранжера встала и сказала:
— Штанов нет, сударь.