Следующая неделя началась, как обычно, с гортанного крика Беранжеры, поднимающей прачек к работе и продолжился той же чередой тяжелых отупляющих будней. Трудно было не только писать что-то, но даже думать, однако фехтовальщица не сдавалась и настойчиво двигала свой литературный замысел вперед, как ту тележку с бельем, которую толкала вместе с прачками не один раз на дню. Она даже стала просыпаться раньше, чтобы успеть написать еще одну главу при дневном свете. Вскоре ее настойчивость была вознаграждена, — фехтовальщице, сам того не ведая, помог Мишо. В пятницу он позвал ее к себе и спросил:
— Амлотта сказала, что ты грамоте разумеешь. Это так?
— Так.
— Я поговорил с Клеманом. Он тебя на развоз поставит.
— А… Пакетта?
— Пакетта на стирку вернется. Иди к Анне. Она тебе одежу почище даст и другие башмаки. Завтра и поедешь. Клеман расскажет, что делать. За работу будешь в два раза больше получать и еще даровые. Ну что смотришь? Не рада, что ли?
— Я рада, но…
— Не согласна, что ль?
— Нет, я согласна.
Женька сама не знала, радоваться или нет, поднимаясь наверх по ступенькам чье-то сломанной судьбы, но неожиданное решение Мишо было на руку, так как возможностей работы над рукописью становилось больше. «В конце концов, я ведь здесь не навсегда, и Пакетта еще успеет вернуться на свое место».
— Теперь благодари и иди, работай, — сказал Мишо и протянул руку для поцелуя, но Женька только поклонилась. — Что, не хочешь?
— Можете меня уволить, сударь.
— Ну, это я всегда успею.
Перевод Женьки на развоз вызвал вторую гремящую волну известного шума в прачечной. Пакетта теперь не смеялась, а ревела, Бригитта хохотала, а Марсена опять, словно разбуженный вулкан, угрожающе пыхала трубкой.
— Ну, шельма! Ну, шельма!
В воскресенье Женьку посетил Лабрю. С ним был слуга, который тащил новый тюфяк, одеяло и теплый плащ.
— Это от господина де Санда, — пояснил он.
Мишо, узнав о благодеяниях, которыми балует его работницу какой-то парижский дворянин, недовольно подвигал бровями и предупредил:
— Смотри, не оступись, грамотная, а то, не ровен час, сама себя переумничаешь. На таких, как ты дворяне не женятся, а с пузом оставить могут. Погоди спешить, может, по себе еще жениха найдешь.
Женька тоже призадумалась, но о другом, — не совершает ли она ошибку, решив уехать с де Сандом? На пике этого сомнения девушка не выдержала и обратилась за советом к Лабрю.
— Вы решили правильно, вам опасно находиться в Париже, — поддержал ее врач.
— Но… я ведь еще замужем, сударь. Уехать с другим мужчиной это… это будет как-то не по-божески, что ли.
— Как будто все остальное, что вы делаете, по-божески, — мягко усмехнулся Лабрю. — Или… или вы просто все еще любите Генриха де Шале?
Женька хотела ответить, но почему-то не смогла. В носу неприятно защипало, а глаза повлажнели.
— Ну-ну, — привлек к себе девушку умный лекарь. — Я понял, понял, — сказал он, как кошку, поглаживая ее по согнувшейся спине.
— И… и у меня будет ребенок, Лабрю.
— Да-да, я уже догадался.
— Скажите об этом Даниэлю, пусть больше не приезжает.
— Сомневаюсь, что это его остановит.
Женька отстранилась от врача. Влага с ее глаз испарилась.
— Так или иначе, но я не могу уехать, пока не закончу «Записки» и… и еще я хочу заняться этой прачечной, — решительно сказала она.
— Хм, хорошо, только не передавайте ваше одеяло Люс и кому-либо еще из ваших прачек. Господин де Санд сказал, что позже всем пошлет по одеялу и тюфяку, — улыбнулся Лабрю, поцеловал девушке стертые на стирке руки и ушел.
Работа на развозе, за исключением того, что надо было толкать тележку, когда она застревала в грязи, была, конечно, легче, чем в прачечной, но только физически. Развозчица отвечала перед кастеляншами заказчиков за все огрехи, которые могли остаться при стирке; — оставшуюся грязь, повреждения и ошибки при раскладывании по корзинам. В ее положении фехтовальщице не нужны были скандалы, поэтому ей приходилось быть предельно дипломатичной в богатых особняках и строгой в прачечной. Из-за этого у нее сразу случилось пара конфликтов с Бригиттой, которой пришлось вернуть зашивать порванное кружево на сорочке, и с Пакеттой, которая потеряла навык стирки, долго будучи на развозе.
— Выслуживается, — слышала Женька за спиной ее ядовитый шепоток.
— Гляди, она еще за Клемана замуж прыгнет, — посмеивалась Марсена. — Ишь, раскомандовалась!
Женька не отвечала и продолжала стоять на своем. Беранжера смотрела на происходящее, как на данность и покрикивала на прачек на пару с фехтовальщицей. Она тоже не имела права допустить плохой работы.