Девушка рассказала о своих замыслах. Выслушав ее, Грегуар согласился, что идея вполне осуществима, и они поехали к Мишо. Там прямо перед носом хозяина и его недоверчивого сына он нарисовал чертеж. Вместе с ним лихо водила пером по бумаге и фехтовальщица, что повергло хозяина в новое безмолвное изумление. Кузнец предложил еще сделать новые котлы с трубами, ведущими прямо в лохани, чтобы не переливать ее ведрами. Мишо озадаченно посмотрел на рисунок, потом на сына и спросил:
— Что теперь скажешь, Клеман?
— Нужно будет останавливать прачечную.
— На неделю, не больше, — пообещал Грегуар. — Котлы можно сделать отдельно.
— Это неглупо, но что это даст?
— Работа ускорится, сударь, — сказал фехтовальщица. — Вы сможете взять на себя еще несколько домов.
Мишо поворочался в кресле, поскреб затылок и снова посмотрел на сына.
— Посчитай все это, Клеман, — велел он. — Через три дня я должен видеть эти расчеты, а ты, прыткая, ступай, теперь мы без тебя разберемся.
Новость о возможных переменах прачки приняли настороженно.
— Зачем это все надо? И так было сподручно.
— А теперь будет легче и быстрее! Воду из колодца можно накачать, а не носить, а подогретую сразу из котлов в лохань пустить! Я попрошу, и Грегуар еще какую-нибудь вертушку придумает, чтобы руками не стирать!
— Как «руками не стирать»? — поразилась даже Беранжера. — А куда ж все тогда? На улицу?
— Не… не знаю, — неуверенно сказала отчаянная реформаторша, забывшая в угаре своей деятельности об этой обратной стороне прогресса. — Можно рабочий день сократить и субботу для отдыха освободить.
— Так тебе это и позволят!
Но Женька не теряла надежды, хотя воевала на заведомо невыгодных позициях. Она понимала, что вступила в поединок не столько с Мишо, сколько с самим ходом мировой истории, но ее это не смущало, — она существовала в реалиях особенного сюжета и, кроме того, сражаться с превосходящими силами противника было в традициях всех романтиков.
Превосходящие силы
Де Санда, как и предсказывал Лабрю, конечно, не остановила беременность фехтовальщицы. Невзирая на то, что это был ребенок его главного соперника, он продолжал планировать отъезд в Италию. Женька пыталась говорить о затеянных преобразованиях в прачечной и даже летательном аппарате Форгерона, но Даниэль раздражался еще больше.
— Прачки когда-нибудь тебя побьют, а этот сумасшедший кузнец разобьется! — кричал он, не обращая внимания на публику окраинного кабачка, куда привез девушку для встречи. — Нарисовала там что-то невнятное на мокром песке!.. Тебе мало шпаги? Ты уже хочешь убивать росчерком пера, как того бакалейщика?
— Бакалейщик сам виноват!
— А что тебе сделал этот бедолага-кузнец?
— Я просто хочу ему помочь!
— Свернуть шею?
— Пусть уж лучше он погибнет, испытывая летательный механизм, чем в доживет до старости, продавая «сапоги» для пыточной!
Вскоре у Амели начались роды. Она мучилась всю ночь, а к рассвету родила девочку. Ей помогла повитуха, которую привез Тавье. Скандал, который за этим последовал, был ожидаем и никого не удивил. Амели еще лежала на полу в прачечной измученная и голая, а Мишо уже распоряжался, чтобы ребенка отвезли в Приют. Женька тут же забыла про все проекты, которые должны были принести выгоду этому предприятию и, ворвавшись к хозяину, крикнула прямо с порога:
— Что вы делаете, сударь?!
— Во-первых, не смей на меня кричать, девушка, а во-вторых, мне нужны работницы, а не крольчихи!
— Послушайте вы, почтенный хозяин, если вы сделаете это, я всем расскажу о том, как ваш деловитый сынок заставил Бригитту убить ребенка!
— Что?.. Ты что? Кого убить? Ты что говоришь, окаянная?
— Клеман заставил ее избавиться от ребенка, вы же знаете! Это ведь был ваш ребенок, сударь!
Мишо посмотрел на девушку сумрачно, пробурчал какое-то невнятное ругательство, но сдался и оставил ребенка Амели. Кроме этого Женька вытребовала ей три дня отдыха без потери жалования и помощь Амлотты. Люс к этому времени окрепла и снова стала работать на стирке. Однако прачки отнеслись к новому решению хозяина опять не так, как предполагала фехтовальщица.
— Помрет дитё, — скептически пожала плечами Беранжера. — Пусть бы в Приют отдали. Какая здесь жизнь? Ни поесть, ни одеть не во что.
— И орать теперь будет, — добавила Пакетта, зло зыркнув на фехтовальщицу.
— Я съезжу к старьевщику, — сказала Женька. — У меня есть немного денег.
Беранжера вздохнула и предложила прачкам сброситься, кто сколько сможет. Взнос сделали все, даже Пакетта, но и после этого зло смотреть на фехтовальщицу она не перестала.
Однако того, что было куплено у старьевщика, все равно оказалось недостаточно, и Женька решила поспрашивать тряпье в домах, которые обслуживала прачечная. Первым таким домом, на который пал ее утренний развоз, оказался особняк де Лавуа. Девушка переговорила с кастеляншей, та кивнула и вышла во внутренние помещения, обещав поискать что-нибудь, но вернулась не только со старыми простынями, но и со своей молодой хозяйкой.