Фехтовальщица (СИ)

— Много, коли родственник богатый у покойника. Тело для похорон такой купит, так я и живу припеваючи.

— А вы… давно палач?

— Как отец помер, так я стал. Обычное дело, госпожа.

— И вам нравится… ваша работа?

— Когда хорошо сделана, нравится. А чего ж? С утра болтуну одному из графьев язык припек, сегодня буду предателя де Монжа в «испанский сапог» обувать. Чую, много рассказать должен, подлюка. Простите, госпожа.

— Вы… и в пыточных работаете?

— Так через них-то и застыл. Жарко там, госпожа. Не приведи господь вам узнать.

Женьке тоже стало немного душно, но она разговаривала спокойно, хорошо понимая, что не этого человека ей надо сейчас бояться.

— Всяка работа должна быть сделана отменно, — продолжал Клошен. — Через это на месте держат, и людям приятно. Вот про вас скажу, попадете ко мне, так лишней муки не причиню. Шея у вас хоть и крепенькая, но высокая. За глаз одного удара хватит.

— Спасибо, — улыбнулась, как ни в чем, ни бывало, фехтовальщица.

У Дворца Правосудия Клошен сошел.

— До встречи, сударь, — кивнула ему девушка.

— Э-э, такого палачу не говорят, — засмеялся мастер пыточного дела и исчез где-то внизу, будто растворился в тяжелом камне грозного дворца.

Союзница

В дом герцогини Женька приехала к обеду. Герцогиня, прежде всего, была женщиной, поэтому в первую очередь обратила внимание на перемену платья вернувшейся фехтовальщицы. Узнав, что это новый подарок де Шале, она усмехнулась.

— Ну да, маркиз де Шале разбирается в одежде. Что Валентин?

— Де Ларме сказал, все решат сутки.

— Тогда идите и сообщите это господину де Белару, а то он опять порывается уйти.

— Ему лучше?

— Видимо, да. Час назад приходил лекарь. Дельный лекарь и не пьет. Это странно для Парижа. Он заново перевязал рану и растер его каким-то новомодным бальзамом. Видимо, снадобье оказалось недурным. Жаль, что оно не лечит характер.

— Де Белар всегда был таким, или его кто-то обидел?

— Это не имеет значения — обиды не рождают, а только оттеняют нашу истинную сущность.

Герцогиня была права, — услышав о брате, де Белар молча кивнул и нахмурился. В его взгляде уже не было явной неприязни, но продолжать общение он, как и прежде, не стремился.

— Де Монжа сегодня будут допрашивать, — понимая, что для мушкетера это важно, добавила девушка.

— Откуда вы знаете?

— Палач сказал.

— Вы знакомы с парижским палачом?

— Мы сбили его своей каретой. Он был больной и с девочкой. Я довезла его до Дворца Правосудия. Это произошло случайно.

— Вы полагаете, случайно?

— А вы… что полагаете?

— Я полагаю, что это знак.

— Мне?

— Мне.

— Вы собираетесь что-то делать?

— Вас это не касается.

О знаковой встрече с палачом Женька рассказала и герцогине. Та немного изменилась в лице и тоже приняла это событие на свой счет.

— К чему вам захотелось посадить в мой экипаж какого-то сбитого «ремесленника», Жанна? Видите, к чему это привело! — перекрестилась Франсуаз.

— Это еще ни к чему не привело, ваша светлость. Чего вы боитесь?

— Мое положение в Париже не слишком устойчиво, — призналась герцогиня. — Нас еще многие не любят.

— Но Генрих Четвертый тоже был из протестантов и его тоже сначала не любили.

— Теперь настали другие времена. Генрих Четвертый дал протестантам много свобод. Его сыну Людовику это уже не нравится. Может случиться, что мне скоро придется уехать.

— Куда?

— Туда, где со мной будут считаться, как со своей. В связи с этим я хочу вас просить выполнить одно мое поручение, Жанна.

— Какое?

— Нужно отвезти письмо герцогу Рогану. Я хочу знать, сможет ли он принять меня, если мне придется уехать. Когда вы привезете мне ответ, то получите сто пистолей.

— Когда вы хотите, чтобы я выехала? — спросила Женька.

— Завтра. Ведь вам тоже необходимо скрыться из города.

— Да, необходимо. Я подумаю до вечера.

— Подумаете? У вас есть какой-то выбор?

— Может быть, и есть.

Женька поняла, почему Франсуаз заговорила про «завтра», — герцогиня была в стесненном положении и ожидала результатов похода де Белара в дом Жозефины. После того, как фехтовальщица рассказала о разговоре с палачом, бывшая протестантка понимала, что медлить нельзя. Квартиру сбежавшей Жозефины могли обыскать в любую минуту, обнаружить там пресловутый дневник и наказать герцогиню, если уж не за помощь заговорщикам, то за ее преступное умолчание о готовящемся покушении.

После обеда дом погрузился в дрему. Герцогиня поднялась к себе писать письмо для Рогана. Де Белар, к которому направилась фехтовальщица, спал. Об этом ей сказал Жикард, которого Франсуаз в качестве охраны посадила рядом с дверями его комнаты.

Женька побродила по притихшему, словно перед бурей, дому, а потом кликнула пса и ушла с ним в парк. Говоря о возможности выбора, фехтовальщица не обманывала. Стартовая цена дневника Жозефины тоже была сто пистолей. «Но я не могу пойти за ним одна хотя бы потому, что не знаю, где находится дом. Надо пойти с де Беларом. С де Беларом… Как будто он возьмет меня. Стоит мне только заикнуться, он прибьет меня на месте. Или не прибьет? Может быть, все-таки поехать к Рогану? Это, конечно, надежнее, но как-то скучновато. Вот если бы пойти с де Беларом!..»