Я отползаю в сторону. Неуклюже и поспешно, насколько позволяют впивающиеся в кожу нити. Теонис вытягивает ноги, намереваясь сбить Ксавиана, но тот отшатывается и резко рассекает лезвием воздух. Я силюсь вспомнить слова молитвы, и как назло ни одна не приходит на ум. Взглянув на Люцифера, я успеваю мысленно прошептать «прощай», когда на меня наваливается Теонис.
Господи! Он же закрыл меня собой!
Я испуганно выдыхаю. Меч со свистом описывает полукруг… и сносит треть белоснежного крыла! Дернувшись, Теонис кричит сквозь стиснутые зубы. Хлынувшая кровь заливает рубашку, срубленные перья осыпаются как грязный снег.
— Нет! — в панике я выставляю перед собой связанные руки. — Ксавиан, не убивай его! Тебе нужна я.
От боли Теонис теряет сознание. Ксавиан с ехидной усмешкой снова поднимает меч, но замахнуться мешает мощный удар справа. Схватив за горло, Люцифер впечатывает Ксавиана в стену — так яростно, что осыпается часть уцелевших фресок — и одним движением сворачивает шею.
— Из-за какой-то смертной девки… — не унимается Луциана.
Люцифер разжимает пальцы, и тело Ксавиана сваливается к его ногам как мешок с гнилью. Меч со звоном падает рядом. Черт! Слишком далеко, чтобы дотянуться и перерезать силки.
— Улетай, — тяжело дыша, Люцифер смотрит на сестру. — Прямо сейчас.
Знакомую жестокость в голосе дополняют новые пугающие нотки. Он словно сдерживает крик… или нечто иное — на его шее проступают потемневшие вены. Кожа багровеет и трескается как иссушенная почва. В глазах появляются всполохи огня. Одежда дымится, начиная тлеть.
Преображаясь, Люцифер становится похожим на Сатану, разве что оскал не такой безумный, а лицо отдаленно напоминает человеческое.
— Улечу, — кожа Луцианы покрывается черной коркой, подобно обуглившемуся дереву. Взметнувшиеся волосы образуют рога, радужка светится желтым. — И заберу девчонку с собой. В замке любой заключенный с радостью ее обезглавит.
— Что ж, рискни, — Люцифер разворачивается, готовый атаковать.
Опасный. Негодующий. Беспощадный. Я догадывалась, что его вторая сущность окажется страшной, но пугает не лик чудовища, а хищные, звериные движения.
— Пусть мы не можем убить друг друга, — Луциана поудобнее перехватывает кинжал. — Это не помешает хорошенько тебя потрепать.
Вместо ответа Люцифер взмывает под полуразвалившийся купол храма. Луциана кидается за ним. Преследует, догоняет… и через мгновение они сталкиваются в полете с такой силой, что гудят стены.
От грохота Теонис приходит в себя.
— Иви… — застонав, он пытается подняться. — Ты в порядке?
— Ох, прости, — я отрываю кусок рубашки и суетливо прикладываю к ране на его спине.
Ткань тут же пропитывается кровью — разрубленное крыло не в состоянии регенерировать — просачиваясь сквозь пальцы, она стекает в багровую лужицу на полу.
— Пожалуйста, не шевелись, — я мягко удерживаю Теониса на своих коленях.
Меня душит стыдливое чувство. Он страдает по моей вине, а я не сделала ничего, чтобы облегчить его боль. Нужно помочь! Как угодно!
Еще раз осмотрев рану, я замечаю, что выступающая из лопатки кость вывихнута:
— Ее нужно вправить.
Тогда Теонису не придется тратить силы на бесполезную регенерацию, ведь со смещенным суставом летать невозможно.
От нового удара сверху падает деревянная балка и с громким всплеском погружается в воду. Следом сваливается несколько увесистых камней — в гневе Луциана не щадит кладку храма и даже не задумывается, что стены могут не устоять.
Коснувшись спины Теониса, я обхватываю поврежденное крыло.
— Позволишь?
— Я в тебя верю, — кивает он.
Не лжет, не сомневается. Мне бы хоть малую толику этой веры! Стараясь не выдать волнения, я тяну за крыло, но не выходит — руки слишком слабы. Напрягшись, я дергаю еще раз, и еще… и вызываю новый стон Теониса.
От бессилия на глаза наворачиваются слезы.
— Прости, я безнадежна.
— Подожди, — поморщившись, он ведет плечом, проверяя сустав. — Кажется, получилось. Попробуй снять силки — теперь крыло короче.
С удвоенным рвением я принимаюсь стягивать золотые нити.
— Давай же, давай! — от напряжения лицо заливает пот, пальцы болят, но я все же вынуждена сдаться — не хватает сил. — Господи, неужели нет другого способа?
— Есть, — воскрешает надежду Теонис. И тут же хоронит: — Силки можно сжечь адским пламенем.
— Но ведь тогда… сгорят и крылья!
— Только оперение, — возражает он и, поразмыслив, добавляет: — При условии, что жар будет не очень сильным.
— А если будет?
— Тогда ты просто столкнешь меня вниз, — Теонис кивает в сторону перил. — И вода потушит пламя.
— Уверен? Ведь если я… — закончить не дает звон стекла и нарастающий скрежет.
Со стен рушится лепнина, в воздухе виснет пыль. Мелкая крошка от потрескавшихся фресок засыпает бледное лицо Ромуила. Он больше не хрипит, но, кажется, еще дышит.
— Я должен его спасти! — Теонис не смотрит на отца, но я кожей чувствую тревогу. И душевную боль, которая раздирает на части. — Иви, я знаю, что смогу донести его до лазарета. Просто сожги силки.