Во время войны заключенные постоянно недоедали и страдали от голода. Как говорили в концентрационном лагере Кайзервальд недалеко от Риги, пайку хлеба утащит и вошь [Herbert, Orth und Dieckmann 1998: 489]. Все чувства, все усилия заключенного вертелись вокруг еды: в этом смысле человек был низведен до телесных функций. Гигиенические и санитарные условия были и ужасающи, и унизительны. Это приводило к частым эпидемиям и полным карантинам, доходившим до того, что даже надсмотрщики СС не могли попасть на территорию лагеря. В период войны среднее время выживания в концентрационном лагере исчислялось несколькими месяцами. Промышленные предприятия также не возражали против постоянной текучки рабочих-заключенных, а точнее, высокого уровня смертности [Zumbansen 2002; Heusler 2010].
«Доходяги», или
Для большей части заключенных атомизация и диссоциация – физическое и психологическое разрушение личности – были характерным опытом. По этой причине развитие какого бы то ни было «общества» или общины на основе некоего чувства солидарности жертв было совершенно невозможно. Резкие колебания численности заключенных в лагерях, частые перевозки, высокий уровень смертности в сочетании с высокой ротацией заключенных во внешних лагерях (
Анна Павельчинска изучала на примере Освенцима, у каких групп было больше шансов на выживание в концентрационном лагере [Pawelczynska 1979: 52–57]. Для выживания было важно, с каким социальным капиталом заключенный попадал в лагерь: осуждение за политику, участие в национальном сопротивлении или случайная облава. Некоторым группам, например «политическим», представителям некоторых религий и борцам сопротивления, было легче найти единомышленников и поддержку на критически важное для жизни и смерти время привыкания к порядкам концентрационного лагеря.
В концентрационных и других лагерях существовали группы, которым удавалось избежать индивидуальной и коллективной диссоциации. Это были те, в ком СС и лагерные надзиратели нуждались для укрепления абсолютной власти. Сотрудники-заключенные (