Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

За репрессиями, волны которых регулярно прокатывались по Китаю в 1950-е годы, стоял особый политико-правовой дискурс, который оформлял и оправдывал применение силы. Вожди КПК рассматривали государство и закон как инструменты управления и власти, не видя в них самостоятельной ценности. Как таковые закон или государство никогда не относились к ценностям или порядкам, существующим независимо от общества. По мнению КПК, закон не связан с идеями правосудия (или справедливости);

скорее это орудие борьбы с врагами социализма. По словам Мао Цзэдуна, «государственная машина – армия, полиция, суд и т. п. – является орудием подавления одного класса другим. По отношению к враждебным классам она является орудием подавления, насилием» [Мао 1969–1977, 4: 510][567]

. Партия отвергла также идею всеобщего равенства перед законом. Напротив, поскольку закон рассматривался как продолжение классовой борьбы и инструмент для расправы с врагами, всегда следовало проводить фундаментальное различие между понятиями «мы», или «народ», и «они», то есть «враги народа». Народу было дано право участвовать в общественной жизни, но так называемые враги народа, или контрреволюционеры, подчинялись «демократической диктатуре» народа. В сочинениях Мао, как и в более поздних официальных и юридических документах, понятие врага или контрреволюционера оставалось размытым. Cо временем были введены такие критерии, как «политическая косность», «исторические проблемы» или «классовое происхождение», хотя они всегда оставались размытыми и гибкими, завися от конкретного периода и политического курса. Если вначале врагов выискивали преимущественно вне партии, например среди бывших приверженцев Гоминьдана и прочих оппозиционных сил, то к середине 1950-х фокус внимания сместился на группы и отдельных лиц внутри рабочих организаций и партийных ячеек. На протяжении пятидесятых годов определение врага делалось все более туманным, расширяя границы поиска. «Демократическая диктатура» предполагала, что с врагами или контрреволюционерами следует расправляться сурово и беспощадно: другими способами и более жестоко, чем с правонарушителями – выходцами из народа. Врага надо либо истребить, либо заставить перековаться с помощью тяжелого труда и стать «новым человеком» (синь жэнь

). Последний процесс Мао также описывал как превращение «отбросов» в нечто полезное [Мао 1969–1977, 5: 360].

Хотя в целом партия сосредоточилась на насильственном перевоспитании, в зависимости от обстоятельств контрреволюционеров приходилось уничтожать, потому что те «вызывают глубокую ненависть масс» [Мао 1969–1977, 5: 61] и имеют перед массами тяжкие кровавые долги. Таким образом, применение насилия оправдывалось народным возмущением и кровавыми долгами (се чжай

). Последнее выражение часто встречается в речах и сочинениях Мао. Концепция «кровавых долгов» использовалась, чтобы доказать, что народное возмущение наделило партию законным правом искать возмездия и кары в борьбе со злейшими врагами. Помимо того, Мао ясно давал понять, что контрреволюция в Китае по-прежнему существует, поэтому потребуются новые кампании для борьбы с ней. Социалистическое государство обязано быть настороже и не может позволить себе отказаться от применения силы:

Нужно ли, однако, вводить закон о непредании казни ни одного из контрреволюционеров, выявленных в учреждениях? Нет, это наша внутренняя политическая установка, которая не подлежит обнародованию… Но если, допустим, кто-то бросит бомбу и убьет всех, половину или треть людей, находящихся здесь в зале, то скажите, следует ли его казнить? Безусловно, следует [Мао 1969–1977, 5: 360].

Революционное правосудие, по мнению Мао, неизбежно подразумевало перегибы: «Чтобы выпрямить, надо перегнуть; не перегнешь – не выпрямишь» [Мао 1969–1977, 1: 30]. Правосудие должно пройти этап карательных мер, этап открытого и беспощадного возмездия. Наказаниям полагалось быть такими, чтобы в них видели символическое выражение общественного возмущения гнусными злодеяниями. При умелой организации публичные расправы являлись мощным инструментом. Они могли применяться для подавления и искоренения оппозиции. В то же время разыгранная на публике драма карающего правосудия служила цели сплотить общественное мнение вокруг партийного курса и направить возмущение на определенных врагов. Мао не скрывал, что, на его взгляд, это должно принять форму террора. Террор не только допускался, как неизбежное зло, но был необходим революционной программе.