Феноменология зла и метафизика свободы

Возможные и до сих пор иногда практикуемые попытки соединить формализм и структурализм с фрейдизмом, феноменологией, философией жизни и герменевтикой лишь усугубляют мировоззренческое самозванство, его субъективизм, претендующий на нормативное воспроизводство. Установка на «обработку сознания» чревата насилием и в принципе смыкается с соцреалистической трактовкой художника как «инженера человеческих душ», тоталитаризмом репрессивного воспитания и перевоспитания, культурно-воспитательной работы.

Такое понимание творчества вполне смыкается с апофеозом рационалистического переустройства, «перековки» мира, пафосом всеобщей организации и реорганизации – не важно чего – труда, быта, искусства, человека, природы… Эстетика ОПОЯЗа, тейлористский НОТ, богдановская «Тектология» – всеобщая организованная наука, «не ждать милостей от природы», коллективизация, гигантомания «канализации», лагерное «перевоспитание» – явления одного мировоззренческого плана. Марш энтузиастов. «Нам ли стоять на месте? В своих дерзаниях всегда мы правы!» Неудержимое творчество без тормозов. Само упоминание о возможных тормозах – кощунственно. От возможностей переустройства дух захватывает. «Мечта прекрасная» – то ли «пока не ясная», то ли «как Солнце ясная» – по-разному ведь пели! Дух захватывает, глаза слепит. Стоит только сесть, научно подумать и… можно воплотить федоровское «общее дело» воскрешения предков. Тем более что и план их размещения уже имеется – он предложен К. Э. Циолковским – в космосе, план разработанный в деталях, вплоть до проектов космических ракет и расчетов их полетов. Можно и о собственном бессмертии подумать – институт переливания крови, созданный А. Богдановым (автором «Тектологии», первых большевистских фантастических романов, богостроителем, идеологом Пролеткульта), единственным большевиком, выигравшим у Ленина в шахматы, говорят, – потому и распушил его тот в «Материализме и эмпириокритизме»), задуман был для реализации омолаживания с помощью переливания крови молодых пожилым.

Бытие, правда, всегда берет свое у самозванцев, «всегда… почему-то потом… но всегда». Насилие над здравым смыслом и другими потом «в большом времени» оборачивается против самих самозванцев. Кроме тех, кто обратил собственный авангардизм не на других, а на себя самого. Богданов и опоязовцы – личности трагические. Даже футурист Маяковский и гениальный хулиган Есенин смогли вырваться из тени самозванства. Даже А. Фадеев. Минус на минус дает плюс. Хотя бы ставит минус под сомнение, открывая бездну многоосмыслений возможных мотиваций трагического исхода. Попытки представить их самоубийства убийствами – попытки самозванцев вернуть их своему пантеону, возвратить в свой призрачный мир насилия и ничто.

Предельно откровенное понимание творчества как технического умения – «материалистическая эстетика» по определению М. Бахтина – встретила не менее откровенный и острый отпор. Со всех сторон. Уж очень бросались в глаза рационалистический анти-эстетизм – с одной стороны, и технократическое самозванство – с другой. Творец – свободный профессионал, которому абсолютно безразлично, какого цвета флаг над цитаделью, не устраивал поборников социального заказа и идеологического диктата. Творчество равнодушного «технаря», готового к «греческой халтуре» с любым материалом – не устраивает нравственный здравый смысл и противоречит «душевной эмпирии» реального творчества.

Благодаря ОПОЯЗу были обнажены корни рационалистических притязаний «техне» на творчество. После него творчество уже не могло идти этим путем самозванства. Идея сделанности выпала в экологическую нишу структурного и семиотического анализа, заняв единственно возможное место научной аналитики. Творчество же не сводимо к рациональной сделанности. Бытие и реальность – не «материал», не косная материя, вызываемая к жизни самозванным «творцом». Их отношения интимнее и глубже. Но, прежде чем сделать шаг в эту глубину, – небольшое отступление.

Предательство, вина или беда творческой интеллигенции

Л. Шестов упрекал художественное творчество в предательстве жизни, в том, что оно искажает жизнь, воспевает «идеалы», вместо того, чтобы говорить правду о человеческом существовании. Торжество замещает жизнь, вытесняет подлинное бытие, непосредственное переживание опосредованным вымыслом и умствованием. При всей заостренности, а значит – глубоко проникающем характере, шестовская оценка не достигает сердцевинной сути. Сама жизнь, само бытие – суть творчество. Суть дела в его характере, качестве. И здесь уже Шестов прав, говоря об умствовании и навязывании вымыслов.

На мертвящий характер такого творчества обращал внимание В. Розанов, подвергая разрушительной нравственной критике творчество Н. В. Гоголя с его типами-обобщениями, собирающими в ослепляющий фокус живое и превращающими его в небытие. Типы, конструкции, переделка живого в действительно «мертвые души».