Ференц Лист

Мильштейн, опираясь на собственные многолетние исследования наследия Листа и опыт предшественников, с документальной точностью выверил датировку всех дошедших до нас произведений Листа и составил тематический каталог^[29]: все сочинения сгруппированы в нем по жанрам, отдельно оговорены незавершенные, несохранившиеся и не найденные на тот момент. Каталог Мильштейна тем более ценен, что датировка произведений Листа долгое время являлась для исследователей весьма трудной задачей из-за уже упомянутой «опусной неразберихи»: композитор, как правило, не давал номеров своим сочинениям. Но даже в случае наличия нумерации (это касается лишь нескольких сочинений раннего творческого периода) номер далеко не всегда однозначно давал ответ о времени создания: переработка произведения порой растягивалась на десятилетия. Кстати, «опусная неразбериха» встречается и у издателей Листа, когда одно и то же произведение печаталось под разными номерами.

Кроме того, Мильштейн дал обзор концертного репертуара Листа (с образцами программ), а также обширного рукописного наследия, включающего как автографы композитора, так и копии произведений, сделанные его учениками и помощниками. Сюда же относятся и многочисленные типографские оттиски с собственноручной корректурной правкой Листа, по большей части весьма обширной.

Систематизацию листовских архивов, проведенную Мильштейном, можно смело назвать совершенной. Кроме того, он глубоко проанализировал особенности пианизма Листа, что делает его исследование незаменимым источником для современных исполнителей-пианистов и музыкальных педагогов. Таким образом, с точки зрения музыковедения труд Я. И. Мильштейна должен являться настольной книгой каждого, кто хочет серьезно изучить Листа-композитора и Листа-исполнителя. И мы не предприняли бы попытки написания настоящей книги (даже несмотря на накопленный в ходе работы над биографией Рихарда Вагнера^[30]

 обширный материал), если бы не три обстоятельства, всё же позволяющие дерзнуть обратиться к Листу-человеку.

Во-первых, единственным, причем неизбежным для времени его написания недостатком двухтомника Мильштейна, который ни в коем случае не может быть поставлен автору в вину, является ярко выраженная идеологическая — в духе марксизма-ленинизма — составляющая. В частности, религиозные искания Листа истолкованы исключительно как результат слабостей и заблуждений «противоречивой натуры» человека, «не сумевшего в итоге окончательно встать на путь борьбы за дело пролетариата», а также чуждых влияний, тормозящих его в целом прогрессивные устремления. Во многом чрезмерная идеологизация вредит истинному облику Листа, масштаб личности которого вообще не позволяет втиснуть его в какие-либо мировоззренческие рамки.

Во-вторых, после публикации труда Мильштейна были открыты дополнительные важные материалы и документы, которые мы постарались максимально использовать.

Наконец, в-третьих, у Мильштейна всё же превалирует музыковедческая сторона, а биографическим фактам отведена роль фона.

Настоящей книгой мы, так сказать, «восстанавливаем равновесие» и предлагаем рассматривать этот труд в качестве «биографического довеска» к двум томам Мильштейна.

Особенно хотелось бы заострить внимание на одной характеристике Листа, встречающейся у подавляющего большинства его биографов, с которой мы категорически не согласны. Это касается утверждения о якобы противоречивой натуре композитора, бросавшегося от одной философской доктрины к другой, от блестящих светских салонов к масонской ложе, а затем и вовсе принявшего сан в лоне Католической церкви. Казалось бы, Лист сам недвусмысленно признавал наличие у него всех вышеуказанных противоречий: «Один просит у меня милости показать ему мою одежду сен-симониста, другой — сыграть ему последнюю сочиненную мною фугу на темы времен Возрождения, третий тщетно старается совместить мою жизнь „славного малого“ с католической строгостью… четвертый просто считает мой рояль адской машиной»^[31].

Однако все метания и противоречия Листа, которые, конечно же, нельзя рассматривать вне среды, в которой он жил, по сути, явления одного порядка: будучи сыном своего века, Лист всеми возможными способами искал подтверждения своим глубоко гуманистическим идеалам.

Видимые невооруженным глазом противоречия никогда не затрагивали в нем тот прямой и непоколебимый духовный стержень; те или иные учения либо «нанизывались» на него, либо разбивались об него. В ответ на резкие нападки Гейне Лист писал: «О мой друг, никаких жалоб на непостоянство, никаких взаимных обвинений: наш век болен, и мы больны вместе с ним. И знаете ли, на бедном музыканте лежит еще наименее тяжелая ответственность, ибо тот, кто не орудует ни саблей, ни пером, может без особых угрызений совести отдаться своей духовной любознательности и устремляться в любую сторону, где он, как ему кажется, замечает свет»^[32].